Посол почти с испугом посмотрел на Скорцени и даже отшатнулся. Он чувствовал свою вину и понимал, что присутствие на приеме Скорцени может поставить его Ь крайне неловкое положение. И все же не ожидал, что ппурмбаннфюрер отреагирует столь резко.

По словам Скорцени, получалось, что он, Ран, выступает против проведения акции, которая задумана по инициативе самого фюрера. И которую уже полностью подготовил Скор-цени. Но он-то выступает не против воли фюрера. Просто пытается спасти престиж Германии.

«Если учесть, что позиция Гиммлера еще до конца не ясна, а фон Риббентроп, как всегда, трусливо промолчит или в последний момент изменит свое мнение (с которым Гитлер в любом случае вряд ли пожелает считаться, он уже не раз пренебрежительно демонстрировал это) — силы слишком неравны, — лихорадочно анализировал ситуацию посол Ран. — И кроме того… Отнесись фюрер к моим замечаниям доброжелательнее, он не стал бы сводить меня со Скорцени. Пригласил бы только меня и Риббентропа».

— Я ценю ваш диверсантский гений, Скорцени, — набрался мужества примирительно заметить посол. — Но, видите ли, в чем тут дело…

— Я всего лишь выполняю приказ фюрера, — вполголоса, но от этого не менее резко отрубил штурмбаннфюрер, переведя взгляд на висевшую на противоположной стене небольшую картину в серебристой рамке, на которой мирно красовалась своей возведенной в искусство неестественностью фиалка. — И выполню его до конца. Если такова будет воля Гитлера.

Ран расстроенно поджал губы и отошел к стоящему рядом с Гиммлером Вольфу.

Скорцени надеялся, что фюрер пригласит их в свой рабочий кабинет. Поэтому, когда дверь отворилась, он настроился лицезреть одного из адъютантов фюрера. И был удивлен, увидев, что в зал стремительно входит сам Гитлер. Он был в костюме военного покроя. На френче защитного цвета тускло поблескивал Железный крест I степени, заслуженный ефрейтором Шикльгрубером еще в Первую мировую. Фюрер потому так часто и демонстрировал его, чтобы все знали: орден добыт в боях, а не в кресле рейхсканцелярии.

Удостоив присутствующих коротким резким жестом открытой руки, Гитлер, как показалось Скорцени, даже не осмотрел их, а сразу же остановился у стола, опершись левой рукой о карту.

— Посол в Италии Рудольф Ран, — принялся представлять вошедший вслед за фюрером адъютант Гюнше тех, кого вождь имеет право не помнить. — Штурмбаннфюрер Скорцени.

— Вы здесь, штурмбаннфюрер? — оживился Гитлер, отыскав взглядом Скорцени.

Шеф С С и министр иностранных дел оказались слева от фюрера. Скорцени — справа, после Рана и генерала Вольфа. Но Гитлер сразу же отыскал его и взгляд задержал именно на нем — это заметили все.

После похищения Муссолини фюрер не раз просматривал заснятый во время этой операции фильм и все чаще ссылался на подвиг Скорцени как пример, следуя которому, солдаты, верные великой Германии, давным-давно выиграли бы эту немыслимо затянувшуюся войну. И все чаще задавался вопросом: почему даже в отборных частях С С так мало оказалось людей, способных являться хотя бы тенью первого диверсанта рейха, достойно подражать ему?

— Он был вызван из Италии, — напомнил Гюнше, неверно истолковав интонацию, с которой был произнесен этот вопрос.

— Вот именно: из Италии, — почти с вызовом подтвердил Гитлер. — Я вынужден был вызвать его в ставку.

При этом фюрер метнул на Рана такой взгляд, что тот содрогнулся. Только сейчас посол по-настоящему понял, как близко он оказался если не у края гибели, то уж во всяком случае у края карьеры.

Скорцени ждал, что фюрер пригласит их всех сесть. Но тот словно забыл о своих подчиненных и почти минуту молча рассматривал одну из карт. Привстав на цыпочках, Скорцени заглянул через спину генерала и по очертаниям определил: перед фюрером карта-схема Ватикана.

«Значит, он пока что не принял окончательного решения, — с облегчением подумал штурмбаннфюрер. — Судьба операции будет вершиться сейчас. Еще есть шанс. Только бы Гиммлер не предал, только бы Гиммлер…»

— Я вынужден был вызвать всех вас, потому что там, в Италии, решается судьба всего Южного фронта Европы, — заговорил фюрер так же неожиданно, как и умолк. — Средиземноморье, Балканы… Разве не Германия должна определять, что произойдет с этими странами завтра? Что произойдет с ними, если русские и англо-американцы…

Гитлер оторвался от карты и осмотрел собравшихся. Наткнувшись на их удивленные взгляды, он прервал свою мысль, словно до предела натянутую струну, и дипломатично прокашлялся, обеспечивая себе бескровное отступление от этой щекотливой и неприятной темы.

Скорцени смотрел не столько на фюрера, сколько на Рана. Тот напряженно ждал, когда хозяин кабинета вспомнит о нем, чтобы взорваться заученными фразами, как некстати заведенный граммофон.

Но штурмбаннфюрер был уверен: что бы тот ни говорил, какие бы доводы ни выдвигал, его позиция вряд ли устроит Гитлера. Да и не для того вождь нации собрал их здесь, чтобы выслушивать при всех поучения какого-то там послишки.

— Я внимательно ознакомился с вашим докладом, господин Ран, — почти в ту же минуту подтвердил Гитлер предположения Скорцени. — Меня поразило рвение, с которым вы пытаетесь оградить папу римского и всю его свору от возмездия. Хотя они его, несомненно, заслуживают.

— Несомненно, — голосом ожившего мертвеца пробубнил Ран, пытаясь засвидетельствовать свое согласие.

Тон, которым говорил фюрер, ничего хорошего не предвещал. Но, произнеся эти слова, он смерил посла таким уничтожающим взглядом, что тот понял: «Отмолчаться нельзя. У меня всего две-три минуты, не больше. И отмолчаться сейчас никак нельзя. Это гибель».

Фюрер еще несколько мгновений оценивал его гипнотическим взглядом и снова впал в тягостную паузу. Ею-то и воспользовался отчаянный посол:

— Мой фюрер, мы — я и генерал Вольф — исходили исключительно из интересов рейха.

— И вы, генерал? — удивился Гитлер, словно в самом деле только сейчас узнал об усилиях обергруппенфюрера по сглаживанию конфликта между ним и Пием XII.

— Я хотел бы сам высказать свое мнение, господин Ран, — побледнело худощавое аристократическое лицо Вольфа.

«Неплохое начало, — злорадно отметил про себя Скорцени. — Я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана».

— Если позволите, мой фюрер, я продолжу, — как ни в чем не бывало вступал в игру посол. Школа дипломатии не прошла для него зря. — Подготовка к операции «Черный кардинал» проводилась крайне скрытно. Тем не менее у секретных служб Италии, США и Великобритании появилось подозрение, что против папы что-то замышляется. Первые предположения на этот счет уже даже начали просачиваться в прессу.

— Проклятые болтуны, — бросил фюрер, заметно опешивший от неожиданного натиска посла. Но Ран знал: остановиться — значит быть погребенным под встречной словесной лавиной.