Высокие стройные пальмы держали стражу позади обелисков, почти повторяя их очертания под жесткими зонтиками своих крон.

Согласно канонам древней религии, холм считался первым участком суши, поднявшимся из изначальных хаотических вод творения, и потому был священным. И мир, и боги происходили отсюда, недаром на этой почве возросла знаменитая астрономическая школа. Именно здесь были явлены и записаны в первые священные книги истории о богах Нуне, Гебе и Нуте, предания об Осирисе и Исиде. Но более, чем что-либо другое, здесь открывалась природа Ра, бога солнца. Ра во всех его проявлениях — молодой Хепри, утреннее солнце, могучий Ра полудня, слабеющий Атум заката. Здешние мудрецы обожествили и то, что делал Ра после захода за западный горизонт: он путешествовал в своей ночной барке Месектет в сопровождении «тех, кто никогда не устает» — людей, превращенных в звезды. Ночью Ра совершал опасный путь, проходил через грозные испытания, дабы вновь появиться на рассвете и милостиво коснуться лучом одетого в золото обелиска в центре храма в Гелиополисе.

Накт шел рядом со мной медленным размеренным шагом. Мы прошли между первыми пилонами и, миновав рубеж между мирами, вступили в первый двор. Все земное осталось позади, впереди лежало царство богов — точнее, жилище, сооруженное для них на земле смертными. Мы ступили в огромный двор, открытый сверху, но замкнутый со всех сторон в кольцо сумрачных колоннад. А впереди манила глубина храмового зала.

— Идем.

Жрец направился ко второму рубежу между мирским и священным — крытому залу. Ступив в него, мы оказались в лесу из массивных колонн. Их верхушки, высеченные в виде бутонов лотоса, поддерживали высокую крышу, и яркий сияющий свет Ра проникал в помещение лишь через маленькие окошки, шедшие по кругу прямо под крышей.

Здесь младшие жрецы почтительно остановились, и мы вдвоем прошествовали в следующий зал, гораздо меньший по площади и почти не освещенный.

Мало-помалу мои глаза приспособились к прохладному сумраку, и я разглядела застывшие, как часовые, колонны. Но потолок, который они подпирали, терялся в темноте.

Накт остановился, за ним и я. Нас окружало полное холодное безмолвие. Внешний мир в святилище не допускали, и трудно было поверить, что снаружи Ра все так же изливает свой ослепительный свет.

Не знаю, как долго я стояла там, но через некоторое время Накт продолжил путь, и я последовала за ним. Мы двигались в глубь храма, все дальше и дальше, и поскольку там не было никаких факелов или свечей, приходилось задерживаться, чтобы привыкнуть к слабому свету.

Так мы добрались до главного святилища — погруженного в кромешную тьму зала со стенами из полированного черного камня. Здесь на пьедестале покоилась ладья Манджет — «барка миллионов лет», символ кругового путешествия, совершаемого Ра.

Как странно, подумала я, что поклонение солнцу осуществляется в месте, где царит черное ничто. По-видимому, святыня требовала исключения всех земных ощущений и чувств.

Святилище окружали священные палаты — маленькие помещения, выходившие в коридор. В них совершали обряды. Здесь лик Ра омывали звезды, от чьего имени выступали жрецы, а статую бога ежедневно облачали заново в сотканную на ткацких станках храма ткань.

— Взгляни, богиня.

Накт отступил в сторону, чтобы показать мне алтарь, посвященный моему отцу, мне и Цезариону — в качестве богов, которые в согласии с другими богами оберегают Египет. Наши изваяния в древнеегипетских одеждах высились на резных постаментах, куда ежедневно подносили дары.

Я критически присмотрелась к статуям. С отцом сходство было, а вот моя статуя ничем меня не напоминала. У Цезариона тоже — ничего похожего.

— Великолепная, — промолвил Накт, — здесь ты видишь себя в образе Исиды. Поскольку ты дочь Ра и Исида тоже дочь Ра и твоя богиня-покровительница, мы решили, что это подобающий образ.

Вокруг одной руки Исиды обвивалась змея. Это, по-видимому, ее не беспокоило.

— Здесь содержатся и священные кобры, — пояснил Накт. — Как тебе известно, они являют собой воплощение горящего глаза Атона — разрушительной стихии солнца. Однако священная кобра, богиня Уаджет, защищает Египет. Она окружает корону Нижнего Египта, готовая нанести удар. Для обычных людей ее укус означает смерть, но для избранных, сыновей и дочерей богов, это священный дар. Так начинается бессмертие.

— Укус аспида может отправить нас прямо к богам?

— Да, богиня. Для нас это так. Для остальных — нет. Лишь для тех, кто служит богам или имеет божественную природу.

— У тебя здесь есть священные кобры?

— Верно. Я покажу их позднее.

Потом мы вошли в святая святых. Во всех храмах есть темные алтари с баркой бога, но только в Гелиополисе находится обелиск, покрытый мерцающим листовым золотом: Бенбен, камень, которого коснулся Ра в начале времени и вновь касается каждое утро. Он пребывал в помещении без крыши.

Небо над головой было цвета блестящего голубого фаянса. После сумрачных залов у меня резало глаза. Обелиск ослеплял, золото сверкало, отражая Ра в небесах.

— Это центр мира, — с придыханием произнес Накт.

Легко было ему поверить.

Когда дневная жара еще более усилилась, Накт провел меня в свои покои.

— Мы подождем, пока вырастут тени, — сказал он. — Ты можешь увидеть и свои благовонные кустарники, и все остальное, чем славно наше священное место.

Я растянулась на красивом резном ложе, украшенном львиной головой, с ножками — львиными лапами и даже с длинным хвостом. Я отстраненно взирала на полоски света, павшие на стены из узких окон. Мне требовался отдых, хотя спать я не собиралась…

Однако тяжелый усыпляющий воздух и неспешное течение дня убаюкали меня. Я смотрела на стены и размышляла о том, насколько далек от всего этого мой мир в Александрии. Неужели эти обряды и залы неизменны с самого начала времен? Думы медленно перерастали в сонные грезы.

Древние боги — гневаются ли они на новых богов, ныне обосновавшихся в Египте? Как они относятся к Серапису, богу Птолемеев? Обижаются ли они на Диониса, потеснившего Осириса? И как насчет Афродиты, Марса и Зевса? Здесь, в тишине храма, новые иноземные боги кажутся такими шумными, невоспитанными, назойливыми. Наша богиня Хатор объединяет в себе любовь, радость и музыку, а их Афродита только одно и знает…

Я вздохнула. Их боги, наши боги… Кто я на самом деле? Какие боги мои? В моих жилах нет египетской крови, и все же я — царица Египта.

Я пошевелилась, чувствуя себя взмокшей от пота. Я заснула не вовремя и проснулась — судя по тому, как изменился угол падения солнечных лучей, — ближе к закату.

Я встала, поправила одежду и волосы. В соседней комнате меня дожидался Накт.

— Богиня отдохнула? — спросил он.

— Несомненно, — заверила его я.

— Сейчас Ра ослабел и превратился в Атона. Мы можем выйти наружу, не опасаясь зноя. Он нежно прощается с землей, окрашивая ее в мягкие, нежные тона.