Современник пишет: «В пылком усердии преданности своей к России греки снова и торжественно клялись пролить за русских последнюю каплю крови. Сим случаем пробудилась ненависть их к туркам. Они с яростью приступили было к дому, где содержались пленные, но караульный офицер, поставив солдат пред окнами, остановил тем ожесточенных».

История сохранила имена храбрых греческих воинов – защитников Тенедоса. Жан Миканиото во время боев за шанцы захватил турецкое знамя. После этого он сумел сжечь кофейный дом, стоящий под самым левым фасом крепости, откуда турки очень вредили нашим артиллеристам ружейным огнем. Миканиото, переодевшись в турецкое платье, ночью прокрался к дому и, облив его горючим составом, зажег, после чего под выстрелами спрыгнул в крепостной ров и вернулся обратно. Другой грек, Мишель Крутица, из Смирны, спасшийся со взятого турками капера в одной рубашке, сражался на наиболее опасных участках обороны. Не раз и не два под яростным огнем турецких пушек ездил он на стоящие в море корабли с донесениями. Во время пожара «Гектора» Крутица с матросами сумел отвести уже полыхающий бриг от стоящего рядом «Богоявленска», чем и спас последний.

Однако положение осажденных с каждым часом все больше ухудшалось. Турки по-прежнему заваливали крепость градом ядер, наши могли отвечать лишь малым. На верхней площадке самой высокой из башен комендант посадил самого глазастого из своих солдат. Инструктировал кратко:

– Сиди и жди Сенявина! Как увидишь, беги прытью ко мне и ори во все горло!

– А ежели не придет? – усомнился было глазастый.

– Типун тебе на язык, дурень! – аж сплюнул от злости майор. – Митрий Николаич ни за что нас, сердешных, в беде не бросит и турку на съеденье не выдаст! Мое слово верное – придет!

– Нам бы еще хоть чуток продержаться! – говорил Подейский теперь всем и каждому, тыча пальцем в башню. – Там у меня уже и смотрящий сидит, а потому приободритесь и ждите, скоро кричать станет!

На душе же командира Козловского полка было муторно. Волновала судьба острова, беспокоило отсутствие известий от Сенявина. Как там дела у флотских? Настигли ли турок? Удалось ли их одолеть?

На офицерском совете было решено с последней кружкой воды выходить с артиллерией из крепости и искать смерти в поле.

Позднее один из очевидцев этой беспримерной обороны вспоминал: «Чем больше чувствовали они притеснения от неприятеля, чем опаснее становилось положение их, тем с большею деятельностью и твердостью работали на батареях, тем охотнее и отважнее заступали места убитых и раненых».

А непрерывная бомбардировка шла уже двенадцатый день… По ночам турки спали, три раза в день делали перерыв на намаз, а в остальное время палили из пушек. Наши отвечали тем, что собирали по дворам ядра турецкие и отправляли их обратно. Но порох уже кончался. Все то и дело поглядывали на башню, не закричит ли смотрящий. Но тот все молчал.

– Можа, заснул? – вопрошали служивые мрачно. – Можа, пальнуть в его для острастки, чтоб бойчее был?

– Не надоть! – останавливали таких. – Где мы найдем себе ишшо глазастого?

К Подейскому подошел начальник греческих стрелков:

– Мои воины начинают сомневаться, будет ли адмирал Сенявин столь удачлив, что одолеет турецкий флот и успеет к нам на помощь!

– Пусть не сомневаются! Все будет именно так! – пожал плечами полковник.

– Я-то понимаю, – вздохнул грек. – Но остальные! Позвольте мне сделать торжественное гадание для удовлетворения любопытства!

– Хочется, делайте! – усмехнулся комендант. – Лишь бы толк был!

Греки, несмотря на продолжавшийся обстрел, быстро собрались на внутреннем дворе. За ними потянулись и наши. Привели чудом сохранившегося облезлого барана. Предводитель греческий, вооружившись ножом, ловко зарезал животное. Затем разложил на траве его внутренности, что-то зашептал себе под нос. Очистил мясо с передней лопатки и вдруг, подняв ее над головой, закричал во весь голос:

– Благодарите Бога! Турецкий флот будет разбит! Корабли его возьмет воздух, вода и огонь!

Ответом на слова предводителя был дружный вопль восторга собравшихся. С радостными лицами греки разбежались по боевым постам. Офицеры, скептически наблюдавшие со стороны за необычным действием, подошли к «гадальщику»:

– А говорит ваше гадание, где ныне находится наш флот?

Грек хитро прищурился и повертел в руках баранью лопатку: – Он в руках Бога!

Эти слова вызвали всеобщий вздох облегчения и радости.

– Слышите! Слышите! – внезапно закричало сразу несколько голосов.

Все прислушались. Откуда-то издалека доносился низкий протяжный гул, от которого задрожали несколько чудом уцелевших оконных стекол. Одновременно, пораженные неведомым гулом, смолкли и турецкие батареи.

– Что это? Неужели землетрясение? Подейский перекрестился:

– Это идет морская битва, которая и решит нашу участь!

Эхо далекого сражения продолжалось почти в течение целого дня. Затем все смолкло. Некоторое время обе противные стороны молчали, словно раздумывая над тем, что же происходит сейчас в сотне верст от одинокого острова, чья сила взяла перевес и чьи флаги скоро появятся перед Тенедосом. Затем раздался первый выстрел, и вскоре бомбардировка продолжилась с еще большим ожесточением. Бомбы с ядрами посыпались, как из рога изобилия. Однако турки, осаждая крепость, понимали, что сами являются заложниками обстоятельств, так как не в силах самостоятельно покинуть остров. В конечном счете все должен был решить исход сражения между флотами. Победит Сеид-Али, и Тенедос непременно падет, победит Сенявин, и осаждавшие будут обречены.

Русские и греки отбивались из последних сил. Уже после освобождения офицеры эскадры будут приезжать на героический «Богоявленск» поглядеть на чудо, доселе никем еще невиданное! От многочисленных выстрелов и неизбежных при этом откатов и накатов корабельных пушек, палуба под ними протерлась и в досках образовались глубочайшие борозды.

Минуло еще два тяжелых и кровавых дня, когда около полудня 26 июня, к неизъяснимой радости гарнизона, вдалеке показался корабль «Скорый», а за ним и вся остальная российская эскадра. Громкое «ура!» дало знать туркам, что флот их разбит. В доказательство этого на тенедосский рейд был приведен плененный корабль турецкого адмирала.

Завидя подходящую эскадру, турки немедленно прекратили бомбардировку. Теперь судьба битвы за Тенедос была предрешена и предпринимать что-либо не имело никакого смысла. Впору было думать лишь о собственной участи. Переговоры о сдаче в плен не были слишком продолжительны.

Когда с «Твердого» к берегу подошла шлюпка под белым флагом и на прибрежные камни соскочил флаг-офицер Сенявина, двухбунчужный Кыдым-Углу даже не пытался что-либо выторговывать. Он молча отдал свой сверкающий сапфирами ятаган. Затем пашу подвели к прибывшему Сенявину.

– Усаживайтесь на суда и убирайтесь с острова! – велел он.