Получив донесение, Шандер с Диманом посовещались и выдвинули к берегу Ганы тайные посты, а в устье реки на всякий случай ввели несколько кораблей. Конечно, флота в Таяне и в помине не было, но годоевцы могли соорудить плоты, которые корабельные пушки живо бы пустили на дно. Приличной же сухопутной дороги из Вархи в Эланд и вовсе не было. Нет, ожидать из Вархи военного вмешательства не приходилось… И все же… Как и зачем крепость оказалась в руках ройгианцев? Разве что Михаю во что бы то ни стало понадобилась голова бывшего императора…

По просьбе Рене, которому происшедшее очень не понравилось, Прашинко, несмотря на реку и болота, сходил к крепости и вернулся очень расстроенным. До самой цитадели пылевичок так и не добрался, но все и так было ясно: присутствие Осеннего Кошмара в Вархе ощущалось сильнее, чем даже в Гелани, но как выкурить его из крепости, никто не представлял.

— Дожили, — проворчал Рене.

— Стратегической роли Варха не играет, — заметил жаб, — расположена она в малонаселенном месте, и оттуда никто не выходит.

— Что ж, придется смириться с тем, что в Вархе засела эта зараза….

— Через текущую воду она не перейдет, — утешил Жан-Флорентин, — Гана — часть древней Явеллы…

— Будем надеяться на древний запрет?

— Мудрость и сила Прежних не превзойдена по сию пору, — ответствовал жаб, — впрочем, ты можешь спросить совета у эльфов, если кто и может разузнать, в чем дело, так это они.

— А то я бы не догадался, — поддразнил Аррой своего приятеля.

— Ты хватаешься за двадцать дел одновременно и поэтому вполне можешь упустить нечто важное, — заметил Жан-Флорентин, — и потом, ты слишком эмоционален и уделяешь излишнее время обдумыванию отношений с женщинами таянского королевского дома. Впрочем, тебя извиняет то, что ты еще должен обрести великую любовь и спасти Тарру…

Дальше Аррой не слушал, так как рассуждения философского жаба о его миссии стали для него такой же обыденной неприятностью, как дождь со снегом в месяце Волка или вечные туманы в устье Агаи. Мысли Рене уносились к легендарной Явелле — горной речке Джавейке, впадающей в реку побольше, которая, в свою очередь, вливалась в Гану, по словам академиков, проторившую собственную дорогу к морю не столь уж давно, а до этого вливавшуюся в Адену. Сейчас Явеллу взялись патрулировать эльфы, возможно, они поймут, что происходит в Вархе.

Проклятье, почему это кажется ему столь важным? Ведь потеря в общем-то никому не нужной крепости не сравнима с лагской катастрофой. Откуда же уверенность, что он что-то сделал не так? Хорошо хоть эльфы поблизости… Эмзар решил не показываться в Идаконе, и Дети Звезд расстались с Рене недалеко от Старой границы.

Рене был с ними согласен — он не желал раньше времени кому бы то ни было демонстрировать свои связи с родичами Романа. Ройгианцы, если они знали о существовании в Арции эльфов, могли догадываться, кто приложил руку к исчезновению «жнецов» и «мечей тумана», но не наверняка, так как свидетелей (Рене очень на это надеялся) не осталось, а раз так, пусть остаются в сомнениях и дальше….

Со стороны ведущей к воде лестницы раздался быстрый топот.

— Проше дана, на вас ждуть!!

— Хорошо, Зенек, скажи, я сейчас.

— Слухаю, монсигнор!

— После войны я тебя на три год загоню в Академию, — пригрозил Рене, — будешь изучать изящную словесность…

2229 год от В.И.

5-й день месяца Дракона.

Арция, Мунт

Марциал Этьен Виктор Одуа ре Изье с небрежной улыбкой сбежал по покрытой черно-желтым ковром главной лестнице императорского дворца. На красивом лице новоявленного вице-маршала не отражалось ничего, кроме уверенности в себе и удовлетворения от продолжительной беседы с императором, однако внутри его все кипело. Хуже всего, что он не понимал, был ли приказ Годоя наградой за оказанную на Лагском поле помощь или же замаскированной под милость ссылкой, если не смертной казнью.

Младший брат некогда всесильного, а ныне сгинувшего в болотах Внутреннего Эланда Бернара никогда не страдал щепетильностью, заботясь лишь о своих интересах и своих удовольствиях, но дураком он не был, скорее наоборот. Высокий пост в арцийской армии он получил вполне заслуженно, это признавали даже многочисленные недоброжелатели семейства Одуа, полагавшие обоих братцев и их престарелого папашу выскочками и казнокрадами. Младший вполне мог греться в лучах братней удачи, прожигая жизнь, но Марциал, с младых ногтей испытывавший тягу к армии, повел себя совсем не так, как от него ожидали. Он не чурался утомительной гарнизонной службы, внимательно выслушивал опытных офицеров, не позволял себе никаких барственных выходок по отношению к товарищам по оружию.

Всех удивило, когда молодой Одуа накоротко сошелся с сыновьями безземельных, но лихих южных дворян, в огромном количестве съезжавшихся в Мунт за удачей. Именно ему принадлежала идея собрать всю эту вольницу в один полк, капитаном которого он и стал. Как женоподобный брат ненавистного всем арцийским дворянам выскочки-временщика добился уважения и безоговорочного подчинения горячих южан, оставалось личной тайной Марциала, но его молодцы готовы были за него огонь глотать. Правда, за их верность младшему Одуа щедро расплачивалась арцийская казна, но это никого не волновало.

Заносчивые и смелые, южане объявили негласную войну арцийским гвардейцам, и потасовки между двумя привилегированными полками стали неотъемлемой частью столичной жизни. Жители Мунта решительно встали на сторону своего любимца маршала Франциска, что лишь сплотило южан вокруг их молодого командира.

Марциал и Франциск вечно вступались за своих подчиненных, надо и не надо хватавшихся за шпаги, так что неожиданное согласие брата Бернара с маршалом поразило императорский двор, как громом. Марциал в отличие от своего брата и выстарившегося Базилека встал грудью против антиэландского соглашения, предусматривавшего появление в Арции тарскийско-таянского войска. Когда же поступили сведения о том, что Годой вместо того, чтоб идти на Гверганду, повернул на Мунт, капитан южан прилюдно залепил своему брату пощечину, снискав одобрение Франциска. Оба отнюдь не обольщались насчет исхода кампании, понимая, что она будет трудной и непредсказуемой. Оба надеялись победить. Казалось, старые враги примирились.

На Лагском поле Марциалу и его южанам Франциск уступил решающую роль в конечной стадии боя. Когда Годой бросит в огонь все имеющиеся у него резервы и завязнет перед укрепленным лагерем, Марциал должен был нанести завершающий удар из засады. Это вполне устраивало младшего Одуа. Перед началом сражения он и не помышлял о предательстве, если бы все шло по плану, брат Бернара и его молодцы, без сомнения, сыграли бы свою роль с блеском. Марциал всей душой желал победы Арции, хотя бы потому, что быть третьим человеком в имперской армии и братом всемогущего канцлера было куда выгоднее, нежели родичем падшего временщика. Однако все пошло наперекосяк. Франциск погиб, идиот вице-маршал повел армию под таянские пушки, и Марциал встал перед выбором — положить преданных ему людей, а возможно, и собственную голову в безнадежном бою или же… перейти на сторону очевидного победителя, благо письмо от него он обнаружил в своем собственном кармане. Здраво рассудив, что губить свой полк ради в любом случае лишавшегося трона императора не стоит, он сделал то, что сделал.