Во время прилива вода там прибывает до 7 и до 8 футов. Из зверей других не видали, кроме предъявленных песцов, больше голубых, нежели белых. Но шерсть у них не так мягка, как у сибирских, чему разность корма и воздуха причиной быть может.

Предосторожность требовала, чтоб учинить смету, сколько съестного припаса осталось и на которое время его станет. Потому разделили порции, которые от времени до времени, хотя еще человек с 30 на острове от болезней померло, так малы стали, что нельзя бы было никому оными прожить, ежели бы недостаток мясом морских зверей не награжден был.

Муки 20 пудов оставлено для предбудущего пути, когда счастье послужит приготовить новое судно к возвращению на Камчатку. В сем случае никакого преимущества наблюдаемо не было. Офицеры и рядовые получали по равной порции. Все ели вместе, которые в одной яме жили.

Кажется, что состояние натуральной свободы и равенства тут восстановлено было. Того ради и не можно было вести по регулам команды, ибо по смерти капитан-командора хотя лейтенант Ваксель оную и принял, однако не велел никого штрафовать, опасаясь, чтоб за то ему отмщено не было.

Что надлежит до морских зверей, коими наши питались, то сперва употребляемы были к тому вышеупомянутые бобры, но мясо их, а особливо самцовое, весьма жестко и вязко, как кожа, так что едва жевать его можно. Чего ради принуждены были резать оное мелкими кусками, кои не жевав глотали.

В бобре одного мяса без костей фунтов с 50, требушиной и кишками по большей части больных кормили. Стеллер некоторых из сих морских зверей описал обстоятельно, и сие описание напечатано во 2 томе «Комментариев» здешней Академии. В оном, выхваляя мясо бобровое лекарственным от цинготной болезни, утверждает, якобы больные от оного выздоровели.

Но сколько же больных, кои также ели оное мясо, умерли? Болезнь продолжалась немалое время, и потому выздоровление от нее можно причитать и другим причинам. Били множество бобров, и не для употребления их в пищу, но также ради изрядной их шерсти, ибо китайцы на границе при Кяхте каждого бобра по 80 и по 100 рублей покупают. Сие было нашим некоторым утешением.

Таких кож накопили они до 900, которые всем разделены были. Но всех счастливее был Стеллер. Он, яко медик, получил себе многие кожи в подарок, а иные купил у тех, которые, будучи в сомнении, увидят ли они опять людей, коим бы те бобры надобны были, мало их почитали.

Сказывают, что одна его доля состояла из 300 бобров, коих он с сего острова на Камчатку и в Сибирь с собой вывез. Сии звери хотя научились помалу ловцов своих бояться, однако часто находили и таких, которые спали или сходились. В последнем сем случае казались они быть в таком восхищении, что мало труда и уменья требовалось к их убитию.

Еще в начале зимы выброшен был морем на остров мертвый кит, чему наши весьма рады были, хотя 5 верст ходить к нему принуждены были. Длиною он был около 8 саженей, и, может быть, носило его по морю немалое время, ибо жир его несколько кисловат был. Однако не препятствовало сие употреблению его в пищу.

Наши называли его провиантским своим магазином, потому что он им всегда надежен, ежели других зверей не достанет. Жир резали в мелкие четырехугольные куски и в воде долго варили, чтоб большая часть истекающего из него сала от оного отделилась, а что оставалось жестко и жиловато, оное, равно как и самое мясо, не жевав глотали. По сем под весну выкинуло море им еще такого же кита, прежнего свежее, которого употребляли они в пищу таким же образом.

В марте месяце бобры скрылись, а на их место появился другой зверь, которого на Камчатке по долгим волосам по обе стороны рта его, как у кошек торчащим, называют котами морскими. Сей зверь находится также за экватором во многом числе, где Дампир оного описал и называл морскими медведями.

Западный того острова берег якобы покрыт был ими. Ибо они водятся семьями, так что один самец имеет у себя по 15 и по 20 самок, которых со всеми их детьми держит при себе как в море, так и на берегах до тех пор, пока дети поведутся особыми семьями. Самые большие из них весом тянут по 18 и по 20 пудов.

Сей зверь весьма дик и боек, и за тем нельзя подходить к нему близко. Но его и не промышляли, кроме когда крайняя нужда того требовала. Ибо мясо имеет вкус весьма противный, а кожа почти не к чему не годна, разве что от самых молодых или от выпоротков [недоношенных детенышей], коих кожи некоторые на шубы употребляют.

Их били по большей части сонных, потому что старые, когда весной очень разжиреют, подобно как настоящие медведи зимою, спят месяца по два, ничего не жравши.

А как и сей зверь в конце мая месяца с острова отдалился, то через некоторое время другого пропитания не было, кроме что от тюленей, но они были более обыкновенных и такие, коих на Камчатке «лахтан» называют. Величиною они с быка, и веса в них будет пудов по 20. Но понеже мясо их вкусом противно и скоро приедается, то, по счастью, стали иногда попадаться молодые морские львы, которые в пищу гораздо лучше годились.

Морские львы суть такие звери, которые на Камчатке называются сивучами. Они вдвое более самых больших морских медведей. Весом тянут по 36 и по 40 пудов и шерстью, состоящею из коротких и желтых волос, от прочих зверей разнствуют. Понеже они за морскими котами гоняются, то может быть, что по сей причине коты в столь великом множестве на берега выходят, а морские львы на оном редко видны.

Они садятся больше по большим камням, в некотором расстоянии от берега находящимся, которые, по-видимому, брошены туда с материка землетрясением. На них сидя, подымают они ужасный рев, который за три и за четыре версты слышен бывает. Все другие звери разбегаются, как только сего льва услышат.

Их страшный и лютый вид являет, что они злы в драке, сего ради наши на них напускать не скоро отважились. Старых убили немногих, да и то сонных, а молодых случалось убивать чаще, коих мясо особливо вкусно показалось. Они уже описаны Дампиром прежде Стеллера и сходствуют с обыкновенными львами несколько длинными, вверх стоящими волосами, кои у самцов около шеи бывают.

Наконец, питались наши иногда и мясом того зверя, который по-русски, равно как по-голландски и по-английски, «морскою коровою», от испанцев же «манатом», а от французов «ламантином» называется. Можно было думать, что сходство их с коровами весьма велико, когда разные народы и путешествующие, кои, конечно, друг друга не знали, с самого первого взгляда, когда незнаемой вещи дается какое имя, согласно так назвали.

Но сходство сие состоит только в рыле, которое, как думать надлежит, прежде прочих частей тела и, может быть, сначала только одно увидели. Ибо у сего зверя нет ни рогов, ни стоящих вверх ушей, ни ног, ниже другого, чем бы походил он на корову, паче подобен он тюленю, только несравненно его более.

Спереди у него две ласты, коими плавает, а между ними у самок находятся титьки, коими они кормят детей своих. Сие сходство членов с человеческими, а паче когда самки могут употреблять ласты к держанию детей своих у титек, подало причину к наименованию их у испанцев «манатами», то есть «зверями, имеющими руки».