«Похороны Валеры стали для нас трагедией, описать которую не хватит никаких слов. Я не чувствовала ничего: ни ног под собой, ни головы не было. Только запомнила, что, когда мы выезжали с процессией из Дворца спорта ЦСКА, повсюду, несмотря на проливной дождь, стояли плачущие люди на коленях и так провожали его в последний путь», — вспоминала Татьяна Блинова, знавшая Валерия Харламова с юношеских лет.

«В день похорон Валеры в 81-м году, когда мы выехали из ЦСКА, был ливень, мы ехали автобусом. Вспоминается символический эпизод. Едет траурная колонна, и вдруг перед нашим взором предстает совершенно потрясающая картина. Мужчина в светлом костюме под этим сумасшедшим дождем выходит прямо на Ленинградское шоссе с охапкой роз, встает на колени, прямо в воду перед едущим навстречу ему катафалком с гробами Валеры и Ирины, а затем и всей колонной, и кладет эти цветы, эту охапку шикарных роз прямо на мокрый асфальт. При этом он рыдал. А потом, когда мы приехали на кладбище, засияло ослепительное солнце. Я всегда, когда рассказываю про похороны Валеры, вижу эту символическую сцену: мужчина, розы, ливень и сияющее солнце» — а это вновь воспоминания Владимира Винокура.

Ливень на кладбище внезапно прекратился, выглянуло солнце. В этот момент к гробу подошел Анатолий Тарасов. Вдруг прогремел гром и снова начался ливень. Тогда Тарасов сказал свою знаменитую фразу: «Видите, по Валере плачет вся Москва». И потом вдруг так же резко выглянуло солнце. «В прощальном слове на траурном митинге перед тысячами людей, перед верными друзьями хоккея и Харламова, собравшимися на кладбище, я говорил, что Валерий не знал своего величия, — напишет позже Анатолий Владимирович Тарасов. — Валерий был действительно великим хоккеистом… он не ведал истинных масштабов своего поразительного дарования, никак, никогда, ничем и ни перед кем не подчеркивал своей исключительности и вообще был редкостно порядочным, чистым и честным человеком».

«Сотни раз за двадцать лет тесного общения видел Тарасова — чаще сумрачного, считанные разы улыбающегося. Плачущего — первый раз. Думал, это капли дождя. Но микрофон выдал срывающийся голос: “Он был великий хоккеист, умел один воевать против шестерых. И побеждать. Потому, что человечище был могучий”. В последние минуты пребывания Валерия на земле вышло солнце. Тепло и ласку оно на прощание подарило ему», — писал Борис Левин.

«Я узнал о гибели Валеры в Рязани, где работал. Я просто представить себе не мог, что это случилось. Похороны стали прощанием с великим человеком. Вся Москва встала, дождь шел. Так, наверное, политических деятелей не хоронили. Любили его за человечность, за простоту, не простодушие, а простоту, за то, что он был доступен для простых нормальных людей, а не снобов и лицемеров, какие бы те должности ни занимали», — вспоминал Вадим Никонов.

«Трагедия в том, что Валера был человеком мира, который не принадлежал себе. Он ушел трагически. Конечно, он переживал, что его, действующего игрока, лучшего на тот момент, не взяли в Канаду. У него были конфликты с Тихоновым, все знали об этом. И тут случилась эта трагедия, когда за рулем сидела Ирочка, царствие ей небесное, которая мало водила автомобиль, причем она училась в автошколе на “москвиче”, а в тот трагический день села за руль “Волги”. Все знают этот случай: был сильный дождь, затормозила в дождь, и под машину ушла… Я сильно скучаю по нему. Вспоминаю Валеру, особенно в памятные даты, часто бываю на Кунцевском кладбище». — Винокур с трудом пропускает через себя эти слова и берет долгую паузу.

Разговор автора этих строк с Владимиром Винокуром, состоявшийся весной 2014 года, большей частью был посвящен тому, чем отличается сегодняшний хоккей от того, который демонстрировала легендарная советская сборная. В ответ на вопрос о слагаемых побед Харламова и его товарищей Винокур сказал очень красивую фразу: «Они были “золотые”. Золотые парни. У них не было многомиллионных контрактов, они получали копейки даже за выигрыш, женам покупали дешевые сувениры на распродаже. Но это были ребята, преданные спорту, преданные стране, патриотизм у них был высочайший и самый искренний».

«Я считаю, что Валера — это классика России. Гагарин и Харламов — люди, которых знает мир. Которых помнит. Первый космонавт — Юрий Гагарин и первый хоккеист мира — Валера Харламов. Конечно, космос, его освоение — это что-то такое заоблачное, поднебесное. Но и искусство Харламова было уникальным, всемирным. Поэтому в мире нет уголка, где бы человек, увлекающийся хоккеем, да и любым видом спорта, при слове “Харламов” не улыбнулся бы и не вспомнил бы его. Сегодня феномен Харламова не превзойден», — заключил Владимир Винокур.

То, что делал Харламов на льду, действительно неподвластно даже мастеру хоккея. Так играл художник, замкнутый в себе, ранимый, тонко чувствовавший фальшь. Таким Харламова, обычно веселого и жизнерадостного, и описывали те, кто близко знал его.

«Игроки-художники, игроки-артисты требуют к себе особого отношения. Отношения, я бы сказал, бережного. Валерий был гордым человеком. Не гордецом, выставляющим напоказ свои регалии, а именно гордым. Справедливые замечания, порой даже резкие, он принимал с достоинством — благо сам прекрасно понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Но несправедливости, не только по отношению к себе, не переносил. Потому был особенно раним. Да, да, раним. Несмотря на свою, казалось бы, постоянную веселость, общительность, он порой уходил в себя. И возвращал его к жизни — здесь без высокого слога не обойтись — именно хоккей», — похожие слова о Валерии Харламове сказал и Борис Кулагин, знавший его 19 из 33 лет жизни хоккеиста.

«На мой взгляд, феномен Харламова состоит в совокупности человеческих качеств, таланта, мужского начала, харизмы, желания жить и быть лучшим. То, что его и сделало Харламовым. Мне кажется, он не сомневался ни в чем. Кажется, всегда знал, чего хочет. И самое главное: добивался того, чего хочет. Хотя судьба у него была непростая. Приходилось преодолевать, падать и подниматься, и опять падать, и опять подниматься. Он был, как былинный герой, человек, который из рабочей среды сумел пробиться, стать любимцем миллионов и лучшим в своем деле. Он бы не состоялся без веры в себя, без таланта, без трудолюбия, без уникальности. Она тоже, насколько я понимаю, приходит, если ты в это веришь, если этим ты живешь», — констатировал в нашей беседе Вячеслав Фетисов.

«В нем удивительным образом сочетались неистовость в достижении цели и попытки всё, ну абсолютно всё делать красиво. И на фоне столь ярких игроков и тяжелейших испытаний с самолюбивыми родоначальниками хоккея хоккейная сила Валерия Харламова выросла еще во сто крат. Он был одним из тех, кто мастерством и характером своим подтвердил мое жизненное убеждение — возможности человека поистине беспредельны. При выдающихся способностях он отдавал себя всего без остатка, не принимая во внимание никаких расчетов кроме одного-единственного — расчета на красивую победную игру, — вспоминал заядлый хоккейный болельщик, ныне покойный, академик Станислав Шаталин, который, несмотря на любовь с детских лет к «Спартаку», восторгался игрой Харламова. — Кто-то сказал, что Сократ создал философию. Аристотель — науку. Несомненно, Харламов — один из создателей хоккея. Как Валерий убедительно доказал, для этого вовсе не обязательно стоять у истоков. На любой стадии развития можно сотворить нечто такое, что позволит получить неофициальный, зато вечный титул».