— А что еще сказал тот, в пылающем Камне?

— Что Темная Звезда рассеивает туман над головой Рене, и это дарит миру надежду, а ему — страшную судьбу, когда смерть представляется счастьем.

2228 год от В. И. 2-й день месяца Собак.

Таяна. Гелань. Лисья улица.

— Она действительно беременна. Ребенок появится на свет в начале месяца Сирены…

— Значит, это сын Стефана, а я думала, между ними ничего не было.

— Это их дело, Лупе. Он ее любил…

— … и толкнул в руки собственного отца. Я еще могла бы это понять, будь он действительно калека, но Роман, судя по всему, его все же вылечил. Нет, Симон, я не осуждаю их за то, что они обошлись без церковного благословения. Хотя от этой овечки я такого не ожидала…

— А я, скорее, не ждал от Стефана… Положи-ка мне еще… Спасибо. Так вот, Герика всегда была готова подчиниться, тем более Стефану, к которому была искренне привязана. А вот он, мне казалось, был слишком кавалером, чтоб этим воспользоваться.

— Может, он хотел увидеть ее на троне матерью наследника.

— Женись он на ней, ничего бы не изменилось. Даже умри Стефан раньше отца, его ребенок так и так наследовал бы корону. — Маленький медикус с наслаждением отхлебнул из расписанной синими цветами чашки и бережно поставил ее на блюдце. — Я еще раз убедился, что чужая душа — потемки. И так ли уж безумен был Зенон, когда поднял нож на родного брата? Говорят, он любил свою невесту…

— Прекрати, — Лупе с досадой отодвинула деревянную баклажку со сметаной — мы не должны думать плохо ни о Стефане, ни о Рене, ни о Романе, иначе мы сойдем с ума… Важнее решить, что нам делать с беременной королевой и ручной рысью, особенно если нагрянет твой брат.

— Он еще, кстати, и твой муж!

— Да помню я, помню, но он, прежде всего, пьяница и болтун. Ты представляешь, что будет с нами со всеми, если узнают, куда девалась Герика?! Ее надо увезти отсюда.

— Невозможно, — Симон встал, словно давая этим понять бесполезность споров, — женщина очень слаба, находится на грани помешательства, она может потерять ребенка в дороге. И к тому же выдать нас всех. Дождемся родов, другого выхода я не вижу. Через полгода ее наверняка перестанут искать, решат, что бросилась в Рысьву или провалилась в какой-нибудь потайной ход. Весной мы все благополучно переберемся в Арцию, оттуда через Гверганду в Идакону. Если же заявится Родолъф, придется поить до бесчувствия и подправлять ему память.

— А Преданный?

— С ним легче всего. Зверюга умнее нас с тобой. Чуть стукнет дверь, он уже в чулане под лестницей. И, знаешь, мне как-то спокойнее, когда он в доме. Ладно, малыш, я пошел. Сегодня у меня господин Став, вдова пирожника с Каравайной, близнецы Войяты и этот дурной Адам.

Симон с кряхтеньем облачился в аккуратненькую оранжевую мантию, дававшую право ночью выходить на улицу без специальной бирки, выдаваемой уличным приставом, взял увесистую сумку со снадобьями и вышел, чмокнув невестку в худенькую щеку. Лупе машинально закрыла дверь, убрала со стола и, поставив на поднос кувшинчик с молоком, свежие лепешки и блюдце с медом, поднялась на чердачок. До недавнего времени там царствовал Симон, хранивший в самом сухом месте в доме запас трав и колдовавший над своими микстурами и порошками. Медикус засиживался наверху допоздна, нередко там и ночевал, а уходя, тщательно запирал дверь на несколько замков. Предосторожность была не лишней — охочий до выпивки единоутробный братец, как мотылек к свече, стремился к изготовляемому Симоном из вина прозрачному зелью, на котором лекарь настаивал травы.

Когда страшной ночью, последовавшей за еще более страшными днями, в дверь медикуса заскреблись огромные кошачьи лапы и вышедший Симон увидел полумертвую королеву и огромную рысь, решение пришло само собой. Беглецов укрыли наверху. Привычки лекаря и натуру его братца знали все в округе — запертые среди бела дня двери и окна мансарды на Лисьей улице не удивляли никого из соседей, забегавших к Лупе или Симону за снадобьем от зубной боли, щепоткой перца или просто поболтать о недобрых временах, которые наступают.

Тарскийские стражники, сменившие эркадную[99]стражу, несколько раз прочесывали улицу, но домик лекаря Симона их внимание привлекал куда меньше, чем расположенная напротив харчевня «Коронованная рысь». После первых дней тревоги Лупе и Симон почти привыкли к своим гостям, однако известие о беременности Герики меняло очень многое.

Лупе тщательно заперла двери и задернула занавески — пусть думают, что ее нет дома — и поднялась наверх. Молодая королева сидела на узенькой докторской кушетке, смотря в стену полубезумными глазами. За прошедший месяц она сильно изменилась. Сначала это была просто до смерти напуганная молодая женщина, не очень умная, не очень разговорчивая, но поводов опасаться за ее рассудок не было. Да, она вздрагивала при каждом звуке, не спала ночами, а в серых глазах постоянно стояли слезы, но Лупе и Симон надеялись, что это пройдет. Не прошло. Герика становилась все более замкнутой, стала отказываться от пищи, панически боялась уснуть — по ночам ее одолевали кошмары.

Лупе стала ночевать с ней наверху, но несчастная продолжала бояться. Потом начались обмороки, и вот Симон настоял на подробном осмотре. Вывод и пугал, и успокаивал. Успокаивал, так как все странности можно было списать на беременность. Пугал, потому что в доме безвестного лекаря скрывалась мать будущего наследника Таяны, и что с этим делать, не представляли ни Лупе, ни Симон. К тому же со дня на день должен был вернуться муж Лупе, отправившийся вместе с приятелем на свадьбу к племяннице последнего.

Леопина вздохнула и поставила поднос на стол. Женщина на кушетке даже не пошевельнулась, все так же механически перебирая руками густой рысий мех, — Преданный, как всегда, пристроился рядом; в желтых звериных глазах, устремленных на колдунью, застыл немой вопль о помощи. Лупе решительно плеснула в чашку молока и присела возле Герики.

— Так дальше нельзя. Ты погубишь и себя, и ребенка. Выпей.

Тарскийка медленно, как будто преодолевая чудовищное сопротивление, перевела взгляд с пучка сухой полыни, висящей в углу, на Лупе. За последний месяц та вдосталь налюбовалась на вдовствующую королеву, но в который раз поразилась, как нелепо и жестоко судьба тасует карты. Дочь Михая не была рождена для трона. Слишком слабая, слишком безвольная, слишком никакая…

Нет, Лупе никогда не понять, что в ней нашел покойный Стефан. Нежное лицо с крупным ярким ртом, обрамленное роскошными разноцветными волосами, безнадежно портила равнодушная покорность, как будто все происходящее вокруг ее не касалось. Теперь же это овечье выражение все чаще сменялось другим — отрешенным, устремленным в себя, и это было еще хуже. Маленькая знахарка не сомневалась, что молодая женщина медленно, но верно сходит с ума, но сделать ничего не могла. Лупе решительно обняла Герику за плечи и поднесла к ее рту чашку.