Шеф впервые взглянул на акведук. Канал для снабжения водой расположенных вдоль дороги в Остию богатых вилл, водой более чистой, чем в мутном Тибре, имел всего-то шесть футов в ширину и был перекрыт каменными плитами, чтобы предотвратить испарение. Но не по всей длине; встречались и открытые участки. Боевые машины здесь не пройдут. По обе стороны акведука тянутся мощеные тропинки, их ширины едва достаточно для двух человек; опять же слишком узко для метательной машины или телеги. Больше всего на свете Шеф хотел вернуться на свои корабли, закончить этот бесславный поход.

Внутренний голос подсказывал: не получится. Тот же самый бойцовский инстинкт, который заставил Шефа расстреливать раненых. Его война должна закончиться сейчас. Если отступит, его будут преследовать и уничтожат. В одну сторону акведук шел к Риму, в другую — неизвестно куда. Риг сказал Шефу… как там было? В Риме он обретет мир. Возможно, мир он обретет в смерти. Пусть будет так.

— Сюда. — Шеф показал налево. — Поторопи их, Бранд. Квикка, разбей свои машины.

Квикка нянчился со своими машинами все тысячи миль этого похода. Он вышел из рабов в люди благодаря машинам. Конечно, он стал возражать своему повелителю, что делал уже много раз и чем несказанно удивил однажды короля Альфреда. На этот раз терпение Шефа лопнуло. Щербатый человечек пустился в рассуждения, а измотанный всеми треволнениями король подскочил к нему и от души врезал по физиономии.

— Вперед! — крикнул он. — Или напялю на тебя рабский ошейник!

Его старый товарищ сплюнул кровь, вытащил выбитый зуб, озадаченно на него посмотрел. И пошел выполнять приказ.

— Рано или поздно все хозяева оказываются одинаковы, — заметил его помощник, разрезая веревки, чтобы вывести дротикомет на время из строя.

Квикка не ответил. В темноте Толман и трое юнг мялись над тюками ткани, жердями и тросами. Мальчики могли бы их нести, но все-таки это немалый груз. Квикка взял у них два бруска, закинул себе на плечи.

— Я это понешу, — прошепелявил он.

Толман заметил катящиеся у него по лицу слезы, но промолчал.

Через несколько часов потрепанная колонна пробилась вдоль акведука к стенам Вечного города. Им пришлось пробираться в ночи, словно пилигримам, отбивающимся от стаи волков. Растянувшуюся редкую колонну снова и снова атаковали с обеих сторон; вражеские всадники обгоняли ее стороной, а потом поджидали у акведука, зная, что разминуться невозможно. Арбалеты собрали среди нападавших обильную жатву, но несколько раз колонну разрывали и приходилось бросаться в темноте в свирепую сечу, чтобы соединиться со своими. После каждой схватки оставляли убитых. Трупы бросали в поток, а потом стали бросать и тех, кто, возможно, был еще жив. С собой несли лишь немногих раненых. Измученным воинам смерть в холодной воде уже казалась избавлением. Шеф несколько раз слышал, как в темноте Хунд ругается и дерется из-за своих подопечных, которых оставляли на произвол судьбы или добивали из воинского милосердия. У короля не было времени и сил, чтобы вмешиваться.

На востоке забрезжил свет, когда Шеф повел свой арьергард по пологому склону к одной из куртин, захваченной передовым отрядом, рядом с Авентинским холмом. «Свет, — подумал король. — И прибежище. Возможность увидеть с крепостной стены, что происходит в Риме. Перехватить инициативу, самому управлять событиями, а не просто отвечать на действия противника». В передышке он нуждался больше, чем в пище и воде. Так проигрывающий борец нуждается в опоре для ног.

Взобравшись на стену, он проследил за тем, как остатки его отряда распределяются вдоль зубцов, не защищенных с внутренней стороны, затем повернулся и подошел к внешнему краю, чтобы утренний ветерок овеял пропотевшую рубаху.

В двухстах ярдах от него Эркенберт с мстительным удовлетворением сказал начальнику катапульты:

— Стреляй.

Короткое плечо рычага упало, длинное взметнулось, протащив по земле пращу и яростно вздернув ее. В небо полетел не обычный круглый камень, а особый снаряд.

Стоящий у края стены Шеф едва успел заметить направленное на него движение. Он выбросил вперед руку и получил страшный удар, а в следующий момент обнаружил, что лежит на спине и на него навалилась какая-то масса. Попытался отбросить ее, запутался в чем-то тугом и липком. Подоспевшие воины освободили его и помогли встать. Шеф понял, что держит в руках человеческие внутренности, тянущиеся из лежащего у его ног распоротого трупа. Это был арбалетчик Тримма, его мертвое лицо застыло в нечеловеческой муке.

— В нас стреляют нашими же мертвецами, — объяснил Бранд. — Должно быть, знали, куда мы направляемся, вот и притащили большую катапульту, чтобы встретить. Это люди, убитые ночью.

«Снова нас опередили, — подумал Шеф. — Снова… Я не знаю, что теперь делать».

— Мы окружены со всех сторон, — добавил Бранд. — И я не уверен, что от войска осталась хоть половина.

— Итак, поклоняясь Локи, мы ничего хорошего не добились, — с горечью сказал Торвин.

Его белые одежды были разорваны и измазаны кровью. Ночью он крушил врагов своим молотом. Ему не удалось спасти Скальдфинна, павшего у акведука. Никто не знал, куда подевался еврей Соломон. От военной коллегии Шефа осталось шесть человек: он сам, Торвин, Бранд, Хагбард, Хунд, угрюмо глядящий в землю, и Свандис. «Мне следовало хотя бы раз за эту ночь вспомнить о ней, — подумал Шеф, — но я и этого не сделал».

Та, в чьих жилах текла кровь Рагнара, сама могла позаботиться о себе. Но теперь внутри ее текла и кровь Шефа, и кровь Рига. Почему он не был рядом с ней? Ему хватало других забот.

И эти заботы никуда не делись. Крепостную стену то и дело сотрясали удары огромных камней, выпущенных из метательных машин, чью конструкцию усовершенствовал Эркенберт, Шеф разглядел исполинские орудия через чудом уцелевшую подзорную трубу. Мог бы и не стараться, все равно северянам сейчас нечего противопоставить этим требушетам.

Казалось, военный совет Шефа погрузился в апатию и отчаяние. Даже Бранд, похоже, помышлял лишь о том, чтобы достойно встретить смерть.

«Но это неправильно, — сказал Шефу внутренний голос. — Они знают, насколько плохи наши дела. Но они не знают, насколько плохи дела у противника».

Врагам тоже был нанесен немалый урон — и при пожаре, и при обстреле из дротикометов, и в бесчисленных ночных стычках. Считалось аксиомой тактики, что тяжеловооруженных всадников нельзя использовать в ближнем бою ночью, когда слишком велики напрасные потери среди этих умелых и ценных воинов. Однако именно так поступил император.

Армия Пути лишилась своих боевых машин. Но когда-то северяне умели сражаться и без катапульт. Еще не все потеряно.

Взгляд Шефа упал на длинные жерди, которые кто-то сложил у парапета. Король и не знал, что их несут с собой, увидел бы — запретил. Но раз уж они здесь… Да, вот и Толман прячется за зубцом, невольно втягивая голову в плечи каждый раз, когда каменная кладка сотрясается от нового удара.