– И вот еще. – Ирен выложила поверх платья полный набор белья – корсет, сорочку, панталоны, нижнюю юбку.

На мгновение привычные предметы одежды показались мне столь же чуждыми, как, например, сари, только куда более сложными.

– Я помогу тебе одеться, – объявила подруга.

Она так и поступила, колдуя над хитрыми застежками платья, пока я натягивала чулки и подвязки. Мои черные прогулочные туфли пережили похищение, но я решила оставить цыганские сапоги: носы все равно еле выглядывали из-под юбки и были такого темного баклажанного цвета, что выглядели почти черными.

– Чтобы втиснуться в платье, тебе понадобится вот это. – Ирен подала мне корсет со вставками из китового уса. Распущенные шнурки свисали розовыми змейками.

Я позволила примадонне надеть мне корсет через голову и хорошенько затянуть. Она охнула, заметив ссадины у меня на руках и плечах, но поскольку шнуровка требует внимания, примадонна воздержалась от комментариев.

Я надела платье, но пристегнула черный отворот поверх розовой подкладки и попросила Ирен закрыть нарядные вставки на юбке.

– Но тебе так идет розовый! – попыталась возразить она.

– Не хочу выглядеть фривольно на заседании штаба.

– Думаю, тебе это не грозит, – вздохнула подруга. – Теперь попробуем что-нибудь сделать с твоими свалявшимися волосами без гребешка и щипцов для завивки. – Она усадила меня перед мутным зеркалом и начала закручивать мне локоны в узел на затылке, закрепляя шпильками из собственной прически.

Мало-помалу я внешне превращалась в прежнюю себя, но все эти атрибуты прошлой жизни теперь значили чрезвычайно мало.

Укладывая мне волосы, Ирен что-то напевала себе под нос. Колыбельную?

– Хочешь поговорить? – спросила она наконец.

– Нет.

Ее руки на секунду замерли.

– Куда ты хочешь отсюда поехать?

– Домой.

И снова она на мгновение застыла.

– И… куда именно?

– Ну как же, в нашу пасторальную глубинку, в Нёйи.

– Мы могли бы… Теперь нет смысла прятаться: всем известно, что моя предполагаемая смерть не состоялась, да про меня уже и забыли. Мы могли бы вернуться в Лондон.

– Пусть я толком не знаю, где мы находимся сейчас, но Лондон я знаю хорошо. Это безумство, Ирен. В Лондоне живет Шерлок Холмс, и ваши интересы будут постоянно сталкиваться, я в этом не сомневаюсь. Нет-нет, я хочу домой в Нёйи, присматривать за нашей невообразимой горничной Софи и настырным попугаем Казановой, за чертовым черным котом Люцифером и… прочими питомцами. – Я не смогла заставить себя произнести имя Мессалины, милого маленького мангуста, заботу над которым поручил мне Квентин.

– Ну, если тебе действительно хочется… Ты же вроде не любишь Париж?

– О, там не так уж плохо, когда убийцы не особенно бесчинствуют. Я бы даже не отказалась вернуться на Всемирную выставку и посмотреть шоу «Дикий Запад», подняться на лифте на Эйфелеву башню и непременно посетить корабль-панораму, когда его вновь откроют для зрителей.

Последняя реплика была равносильна решимости всадника вновь вернуться в седло после болезненного падения с лошади.

В зеркале я увидела, как напряженное лицо Ирен разгладилось и даже слегка осветилось радостью.

– Мы непременно так и сделаем, когда вернемся, – пообещала она.

Примадонна, как и я, избегала бурного выражения эмоций, но все же ненадолго перестала заниматься моей прической и по-дружески сжала мне плечи.

Я дернулась.

– Ой, тебе больно? Бедная моя Нелл, тебя изрядно потрепало!

– Все пройдет, – стоически ответила я.

– Непременно.

– Только…

Ирен снова замерла.

– Я по-прежнему не знаю, что со мной происходило в то время, когда меня везли сюда, – пожаловалась я. – Годфри сказал, что меня усыпили хлороформом. Меня перевозили как животное, Ирен, без еды и почти без воды, в нечеловеческих условиях, и очнулась я уже здесь, голодная и грязная.

– Знаю, знаю, – страдальчески откликнулась она, склонившись ко мне, так что наши лица оказались рядом в зеркале, и продолжала, обращаясь к моему отражению: – Я сама сотни раз представляла себе все эти подробности. Настоящее варварство!

– Меня утешает единственная мысль: я слишком малопривлекательна, чтобы на меня кто-то покусился. Правда, как утверждает Татьяна, ее дрессированный Медведь не отказался бы и от мертвого тела. Не говоря уже про Джеймса Келли.

– Нелл. – Примадонна было снова положила руки мне на плечи, но тут же отдернула ладони, будто обжегшись. – Если бы с тобой случилось нечто подобное, ты бы потом чувствовала сильную боль. Были бы следы крови. Они были?

– Нет, – выдохнула я. – Синяки по всему телу, но крови не было.

– Тогда не волнуйся о том, чего не помнишь. – Она осторожно посмотрела на меня в зеркало: – И когда мы окажемся в Париже… как насчет рю де-ля-Пэ?

– В каком смысле?

– Не выделить ли нам время для небольшой экспедиции к мсье Ворту? Раз уж мы будем поблизости, почему бы не завернуть и туда?

И я поняла, что она пытается меня отвлечь хотя бы традиционной дамской дребеденью. Мне стало стыдно за свою слабость.

– Обязательно завернем! – твердо ответила я.

Подруга легонько прижалась ко мне щекой:

– Нас ждут великие дела!

В тот вечер мы собрались за столом в библиотеке, будто на пикник. Годфри и Ирен принесли хлеб и похлебку, нарезали сыр и холодное мясо из кухни замка. Шерлок Холмс, в цыганском обличье по-прежнему разительно непохожий на чванливого лондонского детектива, расхвалил винную коллекцию отсутствующей Татьяны и выставил на стол две пыльные бутылки напитка редкой выдержки. Я чувствовала, что вскоре дело дойдет и до раскуривания трубки, но решила воздержаться от комментариев, раз уж сыщик принял немалое участие в спасении наших жизней.

Пинк, к моему удивлению, надела клетчатое платье скромного и практичного покроя, очень похожее на то, которое мне пришлось выбросить после кошмарного путешествия. Я будто увидела себя со стороны, и не могу сказать, что обрадовалась напоминанию о моем наряде и связанных с ним обстоятельствах.

Отцепив с шатлена маленький блокнот в серебряной оправе и карандаш, я положила их на стол рядом с собой.

– Не может быть, Нелл! – воскликнула Ирен, сооружавшая сандвич из жареного мяса и овечьего сыра. – Неужели подробности прошедших трех недель тоже запечатлены на этих страницах?