– Вы что вытворяете, сволочи?

– Потерпи, красавчик, мы всех предупреждали, что праздник на широкую ногу поставлен, – кто-то жарко дышал в ухо Сергею.

– Вязать-то зачем? Разве я убегу?

Чьи-то руки ловко ослабили ремень на джинсах Лисицына и расстегнули «молнию».

– Какого хрена? Штаны-то зачем снимаете? – начал возмущаться Сергей, но ему в рот затолкнули толстый солёный огурец, и ему осталось только мычать.

– Покойнику полагается молчать, братец, – пояснил кто-то за спиной. – А штаны мы не снимаем, чуток приспустим только для забавы… Мазните-ка ему лоб и щёки мёдом.

Распоряжение было исполнено в считанные секунды. Поверх мёда налепили солому, лицо Лисицына исчезло.

Лёжа неподвижно на доске, он был не в силах что-либо предпринять. Его подняли и понесли из сеней в просторную и шумную горницу.

– А вот мы покойничка доставили, целовать-прощаться девок сейчас заставим! Выходи какая помоложе да понеопытнее! Мертвяк не жадный, что хошь пощупать даст, ничего для девки не пожалеет! Клянусь моей бородёнкой!

Поднялся жуткий визг.

Сквозь стебли соломы Сергей видел, что вдоль бревенчатых стен громадной горницы стояли длинные деревянные лавки, плотно заполненные зрителями. Виднелись и грубые табуреты, из которых состоял первый ряд, своего рода партер. Люди повскакивали со своих мест, смеясь и крича, причём шумели все искренне. Со всех сторон к зрителям метнулись причудливо разодетые фигуры. Одни из них были сильна размалёваны, другие прятали свои лица под масками. Ряженые принялись беспардонно хватать за руки молоденьких девушек и выволакивать их на открытое пространство.

– Подходи, налетай, расхватывай, красавицы, покуда разрешаем!

Сергей почувствовал, как в его расстёгнутые штаны проникла мягкая холодная ручонка. Она сопротивлялась, но чья-то более сильная рука заставляла девичью ладонь ощупывать мошонку Лисицына.

– Уж какой славный у нас покойнишек, ядно загляденье, приговаривал хрипловатый бас с театрально-деревенскими интонациями. – Няужто тябе, красуха, не по нраву евойное хозяйство? А ты всё ж ядно обзнакомься получше! Пошшупай яво, он у нас волшебный.

Отовсюду гремел дружный хохот. Краем глаза Сергей видел сквозь стебли соломы раскрасневшееся личико совсем молоденькой девушки. Одежда на ней была отнюдь не деревенская, а из какого-то очень дорогого столичного магазина. Впрочем, в доме было много людей, носивших модные костюмы. Исходя из этого, Лисицын сделал вывод, что публика собралась богатая; значит, и представление для неё устраивалось не обычное.

Сергей перевёл глаза на девушку. Она жмурилась от накатившего на неё стыда, но поделать ничего не могла, стиснутая с двух сторон ряжеными.

– Таперяча шмокни его губками!

– Нет, я не могу! Не могу! – верещала девушка, но крепкие руки склонили её голову и ткнули ртом в пах Лисицына.

Он почувствовал её сжатые губы. Когда она подняла голову, на глазах у неё дрожали слёзы.

– А ну, подавай сюды следушую! – гаркнул басок.

Вторая девушка сопротивлялась только для вида, она явно уже имела дело с мужчинами, несмотря на свою молодость, и потеребила предоставленные мужские органы не только без стеснения, но с каким-то даже вызовом.

– От да молодуха! Кряпка дявчушка и похотлива! Теперь цалуй покойнишика, поцалуй яво родимого! Вдуй в няво жисть, штоб стоял, ровно дуб!

– Вот и поцелую, а то думаете, что покраснею?

– А нам, весельчакам, думать не к месту!

Девушка улыбнулась, показала белые зубы, нагнулась, и Лисицын почувствовал на себе горячий рот, смело облизывающий его крайнюю плоть. Положение его было странным (не то шут на посмешище у зрителей, не то тренажёр для сексуальных уроков), но, невзирая на это, он не мог не откликнуться на ласку нежных женских губ.

– От бесстыжа тёлка! – захохотал хриплый бас. – Гляньте, люди добрые, як она яво раштерепонила! Волочите следушую! Ой, красотка, пошастливилось тябе, на готовенькое идёшь!

Но красотка явно не хотела идти на «готовенькое», так как это самое «готовенькое» торчало теперь вертикально на виду у всех, обмануть собравшихся и скрыть свой поцелуй было просто невозможно.

– Я не могу! – звонко кричала девушка. – Да прекратите вы в самом деле! Оставьте меня! Как вы можете! Я приехала с женихом, сейчас он вам устроит!

Но жених никак не реагировал на такое беспардонное отношение к своей невесте. Она либо выдумала его, либо он уже целиком втянулся в веселье и не считал целование «покойника» оскорбительным занятием.

Из дальнего угла затараторили наперебой два голоса, приправленные звуками двух деревянных трещоток:

Как-то помер мой Максим,

Горе-горем, но хёр с ним.

Положили его в гроб,

Крышкой закрывали,

Хёром забивали.

Стали было хоронить,

А у Максима хёр стоить!

Жил-был, шевелил,

Померев, не прекратил!

Нехитрым куплетам вторил оглушительный топот ног – кто-то яростно приплясывал, бойко колотя пятками по полу.

Сергея пощупали и поцеловали ещё две девицы, и эрекция его сделалась полной.

– Довольно с него, он уже совсем ожил. Распустите узлы, пусть на ноги встанет, – услышал Лисицын распоряжение сзади, и связывавшие его простыни ослабли.

Он вытащил из рта уже изрядно надоевший солёный огурец и сплюнул накопившуюся слюну.

– Ну, весельчаки, спасибо за ласковый приём, – пробормотал он.

– Ты ещё скажи, что не сладко было, – приблизилась к нему красная картонная маска, оклеенная длинным конским волосом. – Глянь, как у тебя дуля торчит!

Сергей устроился на корточках в углу, дожидаясь, когда можно будет застегнуть джинсы и принять нормальное положение. Лицо его по-прежнему было облеплено мёдом и прилипшей к нему соломой.

Со стороны сеней пронзительно заиграла деревенская гармонь.

– Теперича на повинную сюда самых раскрасавиц!

Возле стола остановился мужик с глиняным горшком на голове, надетом будто шапка.

– Ты, баба, гулялась-ибалась?

– Ясное дело, приходилось, – ответила женщина, улыбаясь немного смущённо, – небось не малолетка я.

– Отвечай на вопрос, болтунья-потаскунья, – хлестнули её по юбке соломенными плётками, – гулялась-ибалась?

– Да, гуляла, – кивнула гостья, всё ещё улыбаясь.

– Слова отвечай, дура! Гулялась-ибалась? – Мужик снова стегнул её соломенной плетью по юбке, и удар, судя по звуку, был не из лёгких.

– Гулялась и… е… балась, – потухшим голосом ответила женщина. Глаза её затравленно шныряли из стороны в сторону, всячески стараясь избежать встречи с чьим-либо взглядом.