исполин такой в багровых доспехах, который ведёт за собой всех этих воителей?» Чем ближе становилась столица, тем сильнее были пороки в сердцах людей и тем сложнее достучаться до их здравомыслия. Даже то, что бог войны забирал у них фиолетовый дух, эту побуждающую силу, не меняло ничего. Эти люди настолько прониклись нечестием, что даже очищение было бессмысленным. Они уже сами становились такими источниками. И ничего, кроме лишь истребления, не помогало. И вот, это самое истребление к ним и пришло. Кататод отличался от других городов тем, что дух алчности здесь был более ощутим. Дракалес своим всепрозревающим взором видел это. Этот дух нависал над этим миром, словно грозовая туча, разящая громом и молниями. Однако, если туча обычно наплывает на местность, то этот покров образовывался тут иным образом — он исходил из людей, которые тут жили. Поднимаясь вверх, этот дух скапливался над этим местом и подпитывал атмосферу, которая как раз таки и была ненавистна четырём пилигримам, двое из которых сейчас сражаются в этой битве. И пока воинство Адина освобождало улицы Кататода от нечестивых людей, ваурд рассматривал, как этот дух перестаёт подпитываться. Да, с каждым сражённым противником подпитка уменьшалась. Но был один источник, особенно крупный. Не такой, каким был Авут, советник Гамиона, павший в самом начале этого завоевания, ещё в Кандоке. Но достаточно большой. Как будто бы здесь зарождался третий источник алчности. И Победоносец направил свою грозную поступь туда, откуда исходило это.

Стихали звуки битвы, потому что бог войны углублялся в переулки. Этот источник находился где-то в одном из неприметных домов. Петляя между небольшими каменными строениями, он приближался к тому месту. И вот, пара латных сапог, имеющих вид когтистой лапы какого-то чудовища, остановилась перед входом в один из обычнейших домов. Ваурд ощущал, как оттуда исходит бо́льшая часть всей алчности Кататода. Само собой, это был человек. Однако помимо него источником нечестия было что-то ещё. И ваурд желал знать, что именно. Ему хватило только лишь слегка толкнуть входную дверь, чтобы она слетела с петель, так что даже засов, который удерживал её закрытой, так и остался на месте, вдетый в кольцо. Небольшое помещение, освещённое одинокой лампой, было уставлено всевозможными ящиками и бочками, делая прихожую совсем крошечной, так что там может пройти только лишь один человек. По суди, из всех этих бочек и ящиков образовался коридор, который уводил в другое помещение. Ваурд прошёл туда и оказался в ещё большем помещении. И оно было ещё больше захламлено всевозможными предметами быта. Но вот именно, что захламлено. Здесь были шкафы, тумбочки, столы, диваны, кресла, стулья, канделябры, вешалки, а также более мелкие предметы, который просто свалены в кучу, как будто бы мусор. И, опять же, между этими горами хлама угадывалась тропа, которая вела в другое помещение, третье, откуда как раз таки исходил дух алчности. Ваурд направил свою поступь туда. Под ногами постоянно что-то хрустело и шуршало. Он постоянно что-то раздавливал, однако совершенно не обращал на это внимания. Продолжая осматривать эти горы мебели, он понимал, что таким образом проявляется эта самая алчность. Люди приобретают всё это лишь для того, чтобы украсить свои помещения. Это всё должно стоять и приносить пользу. Однако сейчас всё это имущество было просто сокровищем, которое хозяин, не понятно, для чего, притащил сюда. Приближаясь к третьему помещению, ваурд улавливал своим чутким слухом мужской шёпот. Человек непрестанно тараторил какое-то заклинание, в котором взывал к некоему Озин’Валлу, чтобы тот оградил его от напасти. Но ваурд лишь усмехнулся вслух в ответ: «Твоя просьба услышана. Но не тем, кого ты зовёшь» В тот же миг шёпот прервался, так что бог войны даже почуял, как ёкнуло одинокое сердце. Войдя в это помещение, он увидел, что оно было таким же маленьким, как и прихожая. Здесь также было много всякого имущества. Однако оно не было свалено в кучу, а стояло, как надо: кровать; небольшая, но довольно изящная тумбочка; огромный роскошный шкаф; вычурный сундук; а также пьедестал, перед которым на коленях сидел тот самый мужчина, что тараторил своё заклинание. Ваурд видел, что как раз таки от него исходило обилие этого духа алчности. Вторым источником была книга, которая лежала на пьедестале и перед которой этот человек как раз таки склонялся. Ваурд подошёл к этому артефакту. Мужчина от испуга метнулся к кровати и, сев на неё, с застывшим в глазах ужасом стал пялиться на исполина. Тем временем ваурд прочёл на твёрдой обложке название — Промо́ниум. Открыв её, ваурд ожидал увидеть всё, что угодно. Даже таузваль, самопишущую книгу. Но нет, это была самая обычная книга, из которой исходил дух алчности. Пока ваурд её разглядывал, сохранялась полнейшая тишина. Бог войны вчитывался в предисловие. Нечестивый человек продолжал сидеть на своей постели, с ужасом хлопая своими глазами. В предисловии этот самый Озин’Валл обращался к читателям, называя себя самой предтечей и хвалится тем, что он существовал от начала сотворения миров. Он восхваляет свой Промониум и побуждает относиться к нему, как к закону, который не просто нужно, но и важно исполнять, потому что он даёт и жизнь, и процветание. Тому, кто читает эту книгу, а также исполняет всё, что там записано, автор обещает великую награду, якобы в этой книге записано великое предназначение. Автор утверждал, что всякий, читающий эту книгу, сможет приблизиться к нему и стать его сыном или дочерью, а после этого он откроет им все таинства мирозданья. Дракалес не стал дочитывать то, что там написано, закрыв обложку. После этого он протянул к ней свою силу и забрал всю алчность, которую источала эта книга. Проникнув внутрь него, она тут же была преобразована в силу сосредоточенности. Немного постояв так, он осознал, что стал чуточку сильнее, а после обратил свой взор оранжевых зрачков на него, того, кто сидел на своей постели. Он, конечно же, ничего этого не видел и, более того, даже не осознавал, что эта книга — источник нечестия. А потому, когда ваурд полностью обратился к нему, набрался смелости и решимости, чтобы заговорить. Его голос дрожал и срывался, но свою мысль он всё-таки сказал: «Прими его путь — и он освободит тебя! Поклонись — и ты будешь возвышен!» Тихий, но внушающий трепет голос Дракалеса ещё больше испугал его: «Бог войны не склоняется ни перед кем. Наоборот, все миры склонятся передо мной» После этих слов он забрал ещё и его источник алчности. А так как она сильно укоренилась в