Когда в 1949 году Константинов обзавёлся наборным станком и стал налаживать издание собственной газеты, Солоневич отнёсся к этому с пониманием: самостоятельность — великое дело! Ещё одна русская газета в Аргентине? Ничего. Без конкуренции — честной конкуренции! — в газетном деле нельзя…

Перелистав подшивку «Нашей страны» «эпохи Солоневича», можно убедиться в том, что подавляющая часть материалов посвящена России и российским проблемам. Аргентинская тема возникала спорадически и носила лояльный характер. Иван был благодарен стране, приютившей его, и потому не допускал и намёка на критику Аргентины, хустисиализма, президента Перона, его внешней и внутренней политики. В самом первом номере газеты была помещена «Ода Аргентине» на испанском языке, подписанная инициалами J. В.: «Рыцарственная Аргентина сумела сохранить в трудной борьбе уважение к человеку и под умелым водительством смогла уклониться от сумасшедшего урагана, который обрушился на современный мир. Аргентина следовала своему собственному пути, благородная, она позволила тысячам и тысячам обездоленных людей прибыть сюда и возродиться в честном труде, наслаждаясь жизнью, в которой нет места ни страху, ни голоду. Наша газета обосновалась на дружественной этой земле потому, что знала и понимала: в Аргентине есть место для проповеди истины и пробуждения вечно благородных христианских чувств. Да здравствует Аргентина!»

Это были времена правления Хуана и Эвы Перон. Харизматическая чета умело апеллировала к народным массам и использовала притягательную «социалистическую лексику». Марширующие отряды «безрубашечников», готовых на всё по первому требованию Эвиты, вызывали у Солоневичей вполне понятные ассоциации: «Третий рейх» с «аргентинским лицом»! Но «рейх» на берегах Рио-де-ла-Платы им не казался опасным, скорее — опереточным.

Иван Солоневич обратил внимание на то, что США пытались бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела Аргентины, нащупывавшей так называемый «третий путь», равноудалённый от капитализма и коммунизма. Аргентинский нейтралитет в годы Второй мировой войны был заклеймён союзниками, в первую очередь американцами, как вариант пособничества странам «оси». Оппозиционные партии, подстрекаемые агентурой США, взяли курс на дестабилизацию режима Перона. Так что в 1948 году в Аргентине не всё было так мирно и спокойно, как казалось поначалу.

Свои первые впечатления о стране Солоневич изложил в статье «Об Аргентине». Предлогом для написания статьи были письма читателей из Европы, которым предстоял отъезд в Аргентину. Иван, эмигрант со стажем, хорошо знал, что может интересовать бесправного, изголодавшегося, неприкаянного «дипийца», стремящегося выбраться из разгромленной войной Европы. Это — отношение местных жителей к пришельцам, наличие работы, сносного жилья и питания. Рекомендации Солоневича складывались в обнадёживающую картину:

«Два наиболее крупных преимущества Аргентины сводятся к следующему: первое — никто не смотрит на вас как на нежелательного иностранца, съедающего туземный хлеб. Второе — никто не остаётся без работы. Особенно легко и быстро устраивается новая эмиграция, которая почти сплошь имеет техническое образование и, кроме того, располагает тем, чего так не хватает нашему „интеллигентному“ поколению: практичностью… Всякий эмигрант, имеющий хоть какие бы то ни было практические навыки, устраивается быстро и во всяком случае сносно… Как и во всех странах мира, „служба“ оплачивается слабо. Но я думаю, что „предприимчивость“ имеет здесь больший простор, чем где бы то ни было: в стране нехватка технических сил, а страна индустриализируется. Так, например, девицы, располагающие только одним-единственным капиталом — умением делать абажуры — уже имеют своё предприятие. Традиционная русско-эмигрантская промышленность — трактир — не имеет, кажется, никаких шансов на успех… Разговоры о жилищном кризисе чрезвычайно преувеличены. Квартиры находят все. Цены довольно разные — как попадётся. Мой нынешний сосед по пригороду и бывший сосед по транзитному лагерю инженер Г. нашёл три комнаты со всеми удобствами за 200 пезо в месяц… Жалованье среднего служащего — пезо около 500».

Солоневич не пожалел газетного пространства на бытовые советы, рекомендуя, к примеру, всегда иметь в виду, что «в столице — население столичное. То есть там пальца в рот класть не полагается». В отношении еды Солоневич весьма категоричен, что, возможно, отражает диетические ограничения, которые были наложены на него врачами из-за нажитой в годы войны язвы: «Людей, любящих поесть, ждёт некоторое разочарование: нельзя есть много мяса, свинины есть и вовсе не полагается, водки пить нельзя, надо налегать на фрукты. Фрукты дёшевы, — но не европейские. В общем, фунт картошки равен примерно фунту бананов. И кило дров — около фунта бананов. Всё наоборот: антиподы. Капусты не достать».

По мнению Солоневича, самое неприятное, что ожидает эмигранта, — «это период акклиматизации. Климат в самом Буэнос-Айресе довольно тяжёлый: сырость. Летом — духота, как в бане, простуды, сквозняки, ветры с моря. В 40 километрах [от Буэнос-Айреса] — сухо, приятно и легко».

Иван Лукьянович советовал другим, но для себя на вопрос «стоило ли приезжать в Аргентину?» однозначно ответить не мог. Перспективно ли для его газетно-публицистической работы «сидение в Аргентине»? Не слишком ли это «тупиковая страна», чтобы находиться в авангарде борьбы с коммунизмом?

Из сообщения эмигрантской печати Солоневич узнал о том, что в Мюнхене «восстал из праха» капитан Клавдий Фосс. Оставаясь в тени, он установил контроль над жизнью тамошней русской колонии с помощью соратников по РОВСу и по службе в Абвере. Иван был уверен в том, что в РОВСе именно Фосс во «внутренней линии» работал на НКВД, а никак не генерал Скоблин. Это капитан Фосс, полагал Солоневич, был организатором взрыва в редакции «Голоса России», а потом — в Анкаре в 1942 году, когда целью было убийство немецкого посла фон Папена. Его помощником, по мнению писателя, выступал «ежовский активист» Павлов. В подтверждение своей версии Солоневич ссылался на расследование берлинского гестапо, которое отметило схожесть этих двух покушений.

Солоневич припомнил рассказы военного пилота Владимира Унишевского, который дезертировал на самолёте из СССР в Эстонию, а затем перебрался в Германию. Иван, печатавший в газете его «Записки советского лётчика», часто встречался с Унишевским в Софии и однажды услышал от него о планах возвращения в Россию:

— Что ты там будешь делать? — изумился Солоневич.

— Проводить антибольшевистскую агитацию и пропаганду, — не без гордости ответил бывший лётчик.

Оказалось, что Унишевский стал сотрудничать с капитаном Фоссом. Тот обещал перебросить его на моторной лодке в Одессу для ведения «специальной работы». Из этой затеи ничего не вышло. Накануне отправки за «чертополох» Унишевский решил съездить в Берлин, чтобы проконсультироваться с генералом Бискупским. Имя Фосса насторожило генерала. Он порылся в своём архиве и показал Унишевскому фотографию, на которой, по словам Бискупского, была снята группа советских агентов в Юго-Восточной Европе. На снимке среди «товарищей» Унишевский увидел Фосса. В достоверности этой истории Солоневич не сомневался[198].