Но в 65 г. случилось то, чего не ждали, — смерть Петра, казненного по приказу Нерона. Говорили, что Петр был распят головой вниз и попросил об этом сам, чувствуя себя недостойным умереть как Иисус. Отчаяние и скорбь в христианских общинах были огромными. Это горе не обошло стороной и учеников Иоанна. И тогда он почувствовал необходимость переработать свое сочинение, которое еще не было выпущено в свет. Так появилась глава 21, добавленная через несколько месяцев в качестве второго заключения (так же Иоанн поступит со своим Первым посланием). В этой главе он пишет о явлении Иисуса на берегу Генисаретского озера и о разговоре, который вели Иисус, Петр и он сам. Она позволяет точнее определить отношения Иоанна к главе Церкви. Действительно, все его сочинение от главы 1 до главы 20 подчинено лишь одной цели — христо-логической: Иоанн доказывает, что Иисус из Назарета — это вечный Сын Божий, и раскрывает перед читателем подлинную сущность Спасителя. В главе 21 у него другое намерение — определить роли Петра и возлюбленного ученика в общине верующих. Возможно, Иоанн делал это для того, чтобы легче включить своих учеников в «большую Церковь» — Церковь Петра, который только что умер мученической смертью.

Иоанн написал это дополнение еще до того, как покинул Иерусалим и по Средиземному морю прибыл в Эфес. Это доказывает одна мелкая деталь. Генисаретское, иначе Тивериадское, озеро он называет так же, как в главе 6 своего Евангелия: «море [thalassa] Галилейское». Следует отметить, что это выражение ни разу не употребил в своем Евангелии Лука, который, в отличие от Иоанна, хорошо знал Средиземное море (которое евреи называли haYam haGadol — Великое море).

Глава 21 кончается заверением: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие, и знаем, что истинно свидетельство его». У этих слов могут быть два толкования. Для тех, кто придерживается поздней даты редактирования Евангелия от Иоанна, это заверение — свидетельство общины, группировавшейся вокруг уже старого Иоанна в Эфесе. Это возможно. Но разве слушатели Иоанна, которые не были очевидцами евангельских событий, могли искренне и честно сказать: «Мы знаем, что его свидетельство истинно?» Какой авторитет, более высокий, чем авторитет их учителя, мог бы побудить их подтвердить истинность событий, которые они не прожили?

Это одобрение так сильно напоминает о том, что сказано в каноне Муратори, что приходится считать его чем-то вроде печати, поставленной на сочинении Иоанна первоначальными учениками Иисуса. Джон А.Т. Робинсон отмечает: «Канон Муратори, описывая происхождение этого Евангелия, не называет никакой предположительной даты, но позволяет предположить, что соученики Иоанна, в том числе Андрей, были еще живы и находились рядом с ним; это противоречит гипотезе о поздней дате». Допустим, что в 65 г. некоторые из них уехали, но можно предположить, что остальные оставались возле Иоанна до великого исхода христиан из Иерусалима, то есть до следующего года. Поскольку Иоанн писал от их имени, им и следовало подтвердить подлинность его текста: «Сей ученик и свидетельствует о сем…» (они лишь помогли ему, сообщив дополнительные сведения о служении Иисуса в Галилее) «и написал сие» (написал лишь по их просьбе) «и ЗНАЕМ, что истинно СВИДЕТЕЛЬСТВО его». МЫ ЗНАЕМ! Одобрение приобретает весь свой смысл: они тоже были очевидцами![69]

До этого Иоанн всегда говорил, то есть собирал вокруг себя учеников и в своем неподражаемом стиле рассказывал им о словах, поступках, чудесах и учении Господа. Этим воспользовались Поликрат и Лука. Возможно, он продолжал учить так же и в Эфесе, не заботясь о том, чтобы выпустить в свет свой текст, и, возможно, постоянно правя и совершенствуя написанное. Как мы видели у Папия, первые христиане предпочитали слово свидетеля письменному документу.

Но на христиан снова обрушились репрессии. Около 94 г. Иоанн, занимавший слишком заметное положение в Малой Азии, был изгнан по приказу Домициана на остров Патмос в архипелаге Спорады. Именно там он написал или закончил писать свой Апокалипсис, очень богатый духовным содержанием, имеющий в тематике много аналогий с Евангелием Иоанна, но настолько вдохновленный видениями конца мира, что современным христианам очень трудно его расшифровать. Апокалипсис — послание, которое Иоанн адресовал семи церквям Малой Азии, которые находились на его пути во время переезда в изгнание (общинам Эфеса, Смирны, Пергама, Фиатиры, Сард, Филадельфии и Лаодикии). Может быть, он уже давно вынашивал в уме это письмо? В Апокалипсисе, в отличие от Евангелия, Иоанн не стесняется назвать себя по имени: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа». После 96 г. он вернулся в Эфес уже в царствование Нервы, преемника Домициана, и, по словам комментатора-грека Викторина из Петавии (иначе Петтау), жившего в III в., именно там опубликовал Апокалипсис.

Возможно, немного позже Иоанн решился выпустить в свет свое Евангелие, чтобы ответить на утверждения некоего гностика Керинта (иначе Керинфа), который тогда находился в Эфесе? Ириней писал, что Иоанн действительно хотел распространением своего Евангелия истребить заблуждение, которое сеяли среди людей Керинт и намного раньше Керинта распространяли те, кого называли николаитами. Это была секта, отделившаяся от так называемых гностиков. Иоанн желал их смутить и убедить их, что существует лишь один Бог, Который сотворил все своим Словом.

Иоанн скончался, вероятно, в 101 г., в царствование Траяна, в возрасте примерно 90 лет. Известно, что он напряженно работал над своими текстами. После его кончины один из его близких «отредактировал» окончательную версию его Евангелия, добавив в подходящих для этого местах примечания, окончания текстов и варианты бесед, которые обнаружил в папирусах. Он не хотел ничего потерять из написанного «возлюбленным учеником», однако не осмелился сделать стыки в местах своих добавок незаметными. Это наилучшее объяснение для дополнений, дублирования и почти дублирования, которые мы сейчас замечаем в тексте Евангелия.

Община — творец?

Нужно признать, что сомнение и недоверие были доведены до абсурда. Многие исследователи, не имея доказательств в свою пользу, считали Евангелия в высшей степени недостоверными источниками, которые нужно полностью отвергнуть. Властитель дум этих авторов, Рудольф Бультман, в начале XX в. видел в Евангелиях плоды воображения, позднейшие вымыслы общин, созданные в ответ на вызовы, с которыми эти общины столкнулись («Только община является творцом», — резко заявил он). После его разрушительной работы подлинными стали считать лишь очень малое количество изречений Иисуса. Многие современные экзегеты, не соглашаясь со всеми выводами Бультмана, сохраняют его подход к анализу текстов, разрывая текст на целостные по смыслу отрывки-перикопы и рассекая его скальпелем в поисках все более ранних «редакционных слоев». Так за несколько десятилетий исследователи пришли от одной крайности к другой — начав с пугливого отказа от малейшей критики, закончили недоверием ко всему. Историк воздержится от такого радикального методологического скептицизма, хотя всюду станет применять метод исторической критики.