Очевидно, Трэил поддерживала контакты с Уэсли Питерсом. Она рассказывала Берлину:

Уильям Уэсли Питерс (он всегда подписывается полным именем) спрашивал адрес Ольги, запрашивал визу, но получил отказ и теперь сидит дома в отчаянии. Он, конечно, мог бы сделать больше — по крайней мере, мог настаивать на регулярных контактах по телефону или по почте, — и я продолжаю подталкивать его к этому, но его останавливает то, что он не уверен, хотят ли его там видеть. Он чувствует, что не сделал для Ольги того, что должен был, и чувствует вину. Также он, очевидно, видел письма Ольги из Кембриджа, в которых содержатся «враждебные выпады» против него.

Трэил сообщала, что потом она написала в школу «Френдз». «Объяснив, что я хотела бы добиться от Уэса Питерса больших усилий, я попросила порасспрашивать друзей Ольги, говорила ли она когда-нибудь что-нибудь хорошее о своем отце». Их ответ показался ей «ужасным» и она переслала его Берлину: «Вы должны сами взглянуть на это… Фальшивый, помпезный, практически бесполезный. Я себя чувствую одновременно озадаченной и измученной. Я думала, что квакеры — добрые дядюшки, которые знают, как помогать голодным и страждущим. Откуда этот странный страх, что они окажутся «во что-то замешанными»? Берлин тоже разочаровал Трэил. Она разозлилась, когда он отказался ей помогать.

Но люди, которые действительно заботились о Светлане, были обеспокоены. Джоан Кеннан как-то (возможно, через своего отца) узнала ее адрес в Тбилиси. Конечно, ЦРУ он был известен. Светлана была очень рада получить от нее письмо, выслала фотографии Ольги и пожаловалась: «Моя Катя даже не захотела меня (нас) видеть! А я все эти годы думала, что дети ужасно обо мне скучают. Какая слепота!»

Роза Шанд тоже сумела раздобыть адрес Светланы, возможно, через Учу Джапаридзе, их грузинскую подругу в Нью-Йорке, и написала ей. Светлана ответила, сообщив, что у них с Ольгой все хорошо. Ольга очень быстро научилась говорить по-грузински и по-русски: «Все вокруг так радуются, когда она говорит на их языке». Роза написала в ответ:

Твое паломничество было очень рискованным поступком, и ты продолжаешь ходить по краю. Я верю, что ты найдешь во всем этом какой-то смысл, как твой любимый Достоевский… Я люблю тебя. Я все время надеваю то коралловое ожерелье, которое напоминает мне о твоей необычайной щедрости. Передай Ольге, что я ее тоже люблю.

На самом деле Светлане было нелегко найти смысл в своем паломничестве, и Роза под всеми ее заверениями о том, что все хорошо, разглядела беспокойство. Уча Джапаридзе написала Розе, объяснив, что на деле Светлана находится в изоляции. От друзей брата в Тбилиси Уча слышала, что он часто видел Светлану и Ольгу. Уча опасалась, что это «знакомство будет опасным для него».

Он провел пятнадцать лет в лагерях, и его семья все еще была в черном списке.

Под своей бравадой Светлана, на самом деле, скрывало страстное желание выбраться из СССР. Теперь она понимала, что Ольга никогда не сможет жить ни в Грузии, ни где-либо в России. Она привезла дочь сюда, и вина за этот поступок целиком лежала на ней. К счастью для Светланы, положение дел в Москве изменилось. После того, как Черненко умер, в марте 1985 года к власти пришел Михаил Горбачев. Ходили слухи, что он настроен либерально, но Светлана видела, что он действует осторожно и окружен придерживающимися жесткой линии коммунистами, которые достались ему от предшественников. Первой его реформой стал строгий запрет на употребление водки. В декабре 1985 года Светлана собрала всю свою смелость и написала Горбачеву, попросив разрешения покинуть страну. Они уже пробыли в СССР год. Ответа Светлана не получила.

В феврале Светлана уехала в Москву поездом, оставив Ольгу одну в Тбилиси. В детстве она каждое лето ездила по этому пути с севера на юг. С тех пор железнодорожные вагоны, стук колес которых навевал сон, нисколько не изменились. Но это путешествие превратилось для нее в пытку, потому что она все время думала, в какой переплет снова попала. Выпустят ли когда-нибудь их с Ольгой из золотой клетки? Два дня в поезде Светлана потратила на придумывание аргументов, которые ей предстояло использовать в споре с партийными функционерами. В этот раз она не могла себе позволить ложных шагов и случайно сорвавшихся с языка слов.

Она остановилась в квартире своего двоюродного брата Владимира на улице Горького. Жена Иосифа была в ярости: как он мог пустить к себе эту женщину?! 25 февраля, в день открытия XXVII съезда партии (первого съезда, на котором Михаил Горбачев выступал в качестве генерального секретаря) Светлана отправилась в американское посольство. Теперь она была гражданкой Советского Союза, а ни один советский гражданин не имел права войти в иностранное посольство. Ее остановила и задержала милиция. Позднее днем два представителя Министерства иностранных дел встретились с ней, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Очевидно, письмо Светланы к Горбачеву дошло до самого верха. Ее проинформировали о решении: «Ваша дочь может возвратиться в свою школу в Англии, это не проблема. Конечно, она теперь поедет туда как советская гражданка и сможет приезжать к вам сюда на каникулы». Также Светлане посоветовали переехать обратно в Москву.

Через два дня, приехав в Тбилиси, Светлана позвонила директору школы «Френдз», чтобы сказать, что Ольга возвращается в школу. Он сказал, что они будут очень этому рады и что приехать ей надо к 16 апреля, к началу весеннего семестра. Удивившись, что ей удалось дозвониться в Англию со своего телефона — Светлана полагала, что он прослушивается, — она набрала номер Сэма Хаякавы в Сан-Франциско, чтобы сказать, что Ольге разрешили выехать из СССР. Она попросила его передать эту информацию журналистам, чтобы Советы не могли все переиграть обратно, и умоляла дать знать американскому посольству в Москве, что она тоже хочет вернуться, но ее американский паспорт был конфискован. «Вы и представить себе не можете, во что я впуталась!» — жаловалась она. Хаякава был недавно избран в Сенат Соединенных Штатов. Он заверил ее, что все будет хорошо.

Теперь Ольга получила разрешение на выезд, но Светлана, должно быть, была в ужасе от мысли, что она окажется в Москве в ловушке, разлученная с дочерью. Могла ли она потерять еще и третьего ребенка? Она снова написала Горбачеву, на этот раз приложив к письму формальное прошение в Верховный совет с требованием отменить ее советское гражданство.

Светлана вернулась в Тбилиси как раз вовремя, чтобы отметить свой шестидесятилетний юбилей. Несколько друзей приготовили для нее настоящий грузинский пир и пели для нее под гитары. Она ничего не сказала им о своих планах. Зачем делать их «соучастниками»? Светлана с нежностью вспоминала этот вечер: «начали петь под гитару, под рояль, дуэтом, трио — полились рекой нескончаемые мелодии меланхолических песен о любви, о расставании, о смерти, о тоске, о прекрасных глазах… Вечные темы, вечная красота. Грузинские напевы печальны, меланхолия разлита в старинных мелодиях, журчащих одна за другой, как ручей». Она слушала, как Ольга поет, аккомпанируя себе на рояле. Это было красиво и грустно. Светлана плакала, чувствуя благодарность к этим грузинам, которые приняли их с дочерью с такой теплой дружбой. И в какой-то момент она даже почувствовала, что весь вес ее тревог улетучился.