Однако простой вроде бы план не сработал из-за непредвиденных накладок. Группа из Гонконга, которая везла на пароходе оружие, была задержана полицией на пристани. Боевики тайных обществ до Гуанчжоу почему-то не дошли. Дело закончилось арестами и казнью нескольких участников.

* * *

Сунь Ятсену удалось ускользнуть, но с тех пор он стал объектом охоты для цинской политической полиции. За его голову было обещано большое вознаграждение, а всем дипломатическим представительствам за рубежом было предписано любыми средствами задержать мятежника и переправить в Поднебесную.

Именно так чуть было и не случилось. «Союз» собирал средства для продолжения борьбы не только среди эмигрантских общин на Гавайях и в Японии, но и по всему свету, поэтому его руководитель постоянно находился в разъездах. В 1896 г., находясь в Лондоне, он при каких-то не совсем ясных обстоятельствах оказался на территории китайского посольства (скорее всего, был заманен провокатором или провокаторшей) — и немедленно схвачен.

Маньчжурские агенты собирались переправить его в руки правительства — для суда и неминуемой казни, для чего подыскали подходящее судно. Но Сунь Ятсен, проявивший большое самообладание, сумел передать весточку своим английским друзьям. Те подняли на ноги общественность, раздались громкие протесты, назревал политический скандал — и похитителям пришлось освободить своего пленника. Имя которого с тех пор получило широчайшую известность на Западе — в том числе благодаря написанной им по свежим впечатлениям книге «Похищенный в Лондоне».

В Поднебесной полыхнуло, но несколько иным образом, чем это представлялось по-западному мыслящим революционерам (многие из которых приняли христианство). Были озлобленные народные массы и были тайные общества, которые обошлись без чужих спичек.

В отличие от восстания тайпинов, на этот раз главной ареной событий стал север Поднебесной. Именно северные провинции Шаньдун и Чжили (включающая Пекин) пострадали во время японо-китайской войны, и именно на них одно за другим обрушивались стихийные бедствия (сначала разлив Хуанхэ, потом жестокая засуха). Все это наряду с повышением налогов усугубляло нищету значительной части населения.

Здесь же в последние годы все интенсивнее происходила колониальная экспансия — захватывались концессии, прокладывались железные дороги и линии связи, открывались пароходные линии — преимущественно силами западных компаний. Все эти чудеса цивилизации вовсе не радовали сердца китайцев, большинство которых и без того ненавидело «заморских дьяволов». Они были уверены, что их невзгоды, особенно стихийные бедствия, несомненно связаны с этими вторжениями в их природную среду, происходящими без всякого учета законов фэн-шуй — а значит, нарушающими космическую гармонию. Но и без фэн-шуй — все происходящее было слишком уж наглым унижением национального достоинства. Раньше если их кто-то и покорял — он старался быть похожим на них, даже монголы. К тому же паровозы и пароходы оставили без работы миллионы тех, кто трудился на реках, каналах и на дорогах. А эти люди были взрывоопасны и в более благополучные времена — оторванные от дома, от надежных семейных и клановых связей. Бедствовала и значительная часть ремесленников — из-за массы нахлынувших на рынки фабричных товаров.

Боевики «Ихэтуань»

* * *

Очередным «белым лотосом» стали «Ихэтуань» — «Отряды справедливости и мира». Общество, которое недолго было тайным, потому что очень скоро возглавило массовое движение — бесстрашное, кровавое и фанатично-мракобесное.

Общество было до ксенофобии националистическим (в качестве божеств почитались легендарные и исторические китайские герои) и антихристианским. Многочасовые даосско-буддийские обряды включали в себя упорное совершенствование в боевых искусствах — за что европейцы прозвали восстание «боксерским». А мистическая их насыщенность настолько действовала на психику посвященных, что власти приговаривали человека к смерти, как только выяснялось, что он знает определенные словесные формулы — это было неопровержимым свидетельством того, что он зазомбирован до такой степени, что способен беспрекословно выполнить любой самый жуткий приказ своих духовных наставников. Ихэтуани, или «боксеры» верили, что высшие силы могут защитить их от пуль и даже наделить способностью летать по воздуху. Как и тайпины, они носили длинные, до плеч волосы, выработали особенную резкую, устрашающую походку. Наконечники их копий (огнестрельным оружием они пренебрегали) были окрашены в красный цвет — цвет крови. Красными были их пояса, повязки на голове, на локтях и на щиколотках.

Таким лучше не попадаться, и они действительно беспощадно убивали иностранцев, а особенно рьяно — принявших христианство китайцев. Жгли христианские храмы и миссии, крушили железные дороги — а заодно их строителей, спиливали телеграфные столбы. Но маньчжурской династии они себя не противопоставляли — как-никак, она уже два с половиной столетия, как довольно органично вписалась в традиционный уклад. Звучал даже лозунг: «Защитим Цин, уничтожим заморских дьяволов». В свою очередь, по сходным мотивам ихэтуаней поддерживало большинство шэньши — «боксеры» стояли за устои, держась за которые продвигались по служебной лестнице ученые мужи.

Поначалу императорская власть (в первую очередь в лице императрицы Цыси) отнеслась к ихэтуаням как к обычным бунтовщикам. Подозревая, и не без оснований, что провинциальные чиновники и командиры воинских частей зачастую заодно с ними, императрица сделала губернатором провинции Шаньдун недавнего предателя императора Гуансуя и реформаторов — генерала Юань Шикая, командовавшего европеизированными полками. Генерал доказал, что он действительно незаурядный полководец — восставшим были нанесены серьезные поражения. Но последствия этих побед оказались неожиданными — выбитые из Шаньдуна, мятежники отошли в столичную провинцию Чжили — и всем скопом двинулись на Пекин. После того, как в июне 1900 г. они перерезали железную дорогу, соединяющую столицу с побережьем, из Дагу, где стояли корабли западных держав, на выручку гарнизона и многочисленного персонала посольств отправился отряд из тысячи моряков. Но он был отражен, понеся при этом большие потери, и этот успех еще больше поднял ихэтуаней в собственных глазах и в глазах простых китайцев.

И в глазах императрицы Цыси. Бесцеремонное вторжение иностранцев в Поднебесную давно уже больно щелкало не только по национальному, но и по ее личному самолюбию, унижая ее как фактическую держательницу Мандата. И она совершила политический кульбит, многим показавшийся невероятным. Императрица, и в старости не утратившая своего шарма и способности внушать доверие, приняла боксерских вождей — и они понравились друг другу. Правительство и армия стали действовать заодно с мятежникам. Пытавшегося образумить ее Ли Хунчжана, самого заслуженного в Поднебесной политика, она уволила с поста генерал-губернатора Кантона (однако его личной «территориальной» власти и власти его коллег-милитаристов оказалось достаточно для того, чтобы Юг остался в стороне от этой смуты).