— Не останусь. Ты же сам говоришь — ждут там меня партизаны. Нам фашистов добивать надо. За нас это никто не сделает… Да и семью отыскать хочу. Даже не знаю, где их искать. Они вечером уехали, а утром к нам уже фашисты нагрянули. А твоя жена где?

— Не обзавелся еще. Все думаю отыскать себе в прошлом какую-нибудь принцессу, — отшучивался Росин. — Украду ее, а потом сказка появится про Кощея бессмертного… — Рассказывать, что любимая девушка предпочла другого, ему не хотелось.

О том, что можно возвратиться в свое время, Николай Тимофеевич узнал еще вчера. Известие это ошеломило партизанского командира.

— Так они что, ждут меня там, на поляне? — недоумевал он. — Пятьсот лет прошло, а они ждут?

Свет и Росин пытались растолковать ему, что такое петля во времени, но так и не смогли. Из их объяснений Дед усвоил твердо лишь одно: он может вернуться в свой отряд.

— Значит, ты им так и сказал: не уходите, я сейчас вернусь? — наседал он на Росина. — Так чего же мы здесь прохлаждаемся? Вези меня назад, раз наобещался? Там бой идет, люди гибнут, а я…

— Прошу вас понять одно, — терпеливо объяснял Свет. — С вашим участием или без него, но война давным-давно закончена. Прямой необходимости возвращаться нет. Тем более там, в XX веке, вы уже убиты, и никакого влияния на ход событий оказать не можете.

— Какой же я убитый, если я живой? — возмущался Николай Тимофеевич. — И мне по военным законам надлежит быть на фронте, раз меня вылечили.

Он поднял шум, требуя немедленного отлета. Ему с большим трудом разъяснили, что, сколько бы времени он здесь ни пробыл, его могут доставить в ту же самую временную точку, из которой он был выхвачен.

Тогда он немного утих и лишь потребовал срочным порядком вернуть ему бороду, без которой партизаны могут не признать своего командира. Медики запросили два дня, и Деду пришлось согласиться, тем более что он хотел выступить на заседании Трибунала Чести в защиту своего спасителя.

— Ты только растолкуй мне, за что тебя судят? Трибунал — дело серьезное, ты не смейся.

Росину пришлось прочитать Николаю Тимофеевичу целую лекцию о своей работе.

— Сторонники невмешательства в прошлое, конечно, во многом правы, требуя максимальной осторожности. Скажем, работорговля — дело безусловно гнусное. Но представь, что мы ее прекратили, и из-за этого Петру I не подарили арапчонка. Может быть, тогда Россия не имела бы Пушкина… Поэтому все наши контакты с прошлым проходили в глубокой тайне, чтобы никак не повлиять на него. А я — бац, примчался, автомат в руки, тебя, уже убитого, увез у всех на глазах да еще пообещал вернуть живым…

— Что же тебе, друг сердечный, будет за это? — полюбопытствовал Дед.

— Я думаю, отстранят от полетов.

— Надолго?

— Может быть, и навсегда. Чтобы другим неповадно было.

— Чем же ты будешь заниматься?

Росин пожал плечами. Жизни без полетов он себе не представлял. Конечно, есть еще авиация, космос, можно работать в том же Институте времени — конструктором или хрономехаником, но это все не то. Много лет он готовил себя к полетам в страшный и таинственный XX век — век, решивший судьбу человечества, — а теперь все идет насмарку. Правда, о проступке своем Росин не жалел и на заседание трибунала явился с чистой совестью.

После перерыва спорили долго. Наконец слово взял профессор Свет.

— Как известно, Институт времени по решению Совета пяти планет выполняет одну-единственную практическую задачу, я бы сказал, даже миссию — будь в нашем языке более возвышенные слова, я употребил бы их, но таких слов я не знаю. Никаких экскурсий в прошедшие или будущие века, никаких встреч с умершими или еще не родившимися родственниками и так далее. Задача полетов такова: показать наше настоящее героям минувших войн и революций, показать борцам за свободу то будущее, за которое они боролись, терпели лишения и муки, отдавали жизнь.

Вы знаете также, что хроноплавание требует гигантских затрат энергии и наши возможности пока, увы, очень ограниченны. Поэтому каждая кандидатура — я имею в виду тех, кого мы решаем привезти в наше время, — тщательно изучается, исследуются все обстоятельства, прослеживается возможность возникновения исторических катаклизмов. Именно с целью их предотвращения было принято жесткое правило — изымать людей из прошлого перед самой смертью, чтобы полученная ими здесь информация уже не могла с их помощью распространиться и тем самым изменить естественный ход последующих событий. Так было со Спартаком, с Пугачевым, с пятью казненными декабристами. Должен признать, что мы переосторожничали, и, судя по всему, правы сторонники теории затухания. Роль личности в истории исследовалась величайшими умами прошлого, и их выводы о локальности эффекта существования и деятельности даже самых выдающихся личностей сегодня в целом подтверждаются экспериментально. Я не буду напоминать имен тех, кто мнил себя владыками мира. Что осталось от них в истории? В лучшем случае строчка в энциклопедии. История человечества — это история борьбы классов, и только в этом аспекте мы должны, по-видимому, рассматривать практическую деятельность Института времени по проникновению в прошлое с целью кратковременного изъятия из него выдающихся личностей. История свободной Земли, история коммунистической Земли несокрушима. Могу с твердой убежденностью заявить, что никто и ничто не сможет отклонить человечество с избранного им пути, помешать нам, существенно что-то изменить в нашей жизни. Тем не менее, установленные для хронолетчиков правила еще никто не отменял, и Росин их нарушил.

В чем его вина? Во время вынужденной посадки Росин пренебрег мерами безопасности и покинул аппарат, в результате чего попал в плен к фашистам, наступавшим на Москву. К счастью, он был отбит партизанами, после чего разработал и осуществил операцию по спасению командира партизанского отряда, которого и доставил в наше время. Все это было сделано стихийно, без какого бы то ни было зондирования, без прогнозирования катаклизмов. Кроме того, он обещал вернуться обратно и дал понять там, в XX веке, что возвратит партизанам их погибшего командира живым и здоровым. Следует еще упомянуть, что во время своего пребывания в прошлом Росин участвовал в боях и сам, лично убил минимум трех человек.

— Не человек — фашистов! — закричал Дед, вскакивая. — фашисты — это не люди!

— Принимаю вашу поправку, Николай Тимофеевич, — кивнул ему профессор. Итак, Росин убил трех фашистов, в чем, кстати, совершенно не раскаивается. И я его понимаю, потому что читал его отчет о допросе, которому он подвергся в плену. Однако в результате его импульсивных и непродуманных действий мы столкнулись с трудными проблемами.

Чтобы присутствующим стали ясны эти трудности, мне придется напомнить некоторые подробности наших проникновении в прошлое. Вначале, опасаясь катаклизмов, мы спешили вернуть «временников» — этим не очень удачным термином мы называли первое время людей из прошлого, временно доставленных сюда, — спешили вернуть их в свое время. Так, первый «временник» пребывал в XXV веке только один час. Спартаку было предложено остаться у нас навсегда. Напомню, что мы его сняли ночью с креста в состоянии клинической смерти, и нам ничего не стоило подменить тело муляжом или просто пустить слух, что оно похищено. То же самое — остаться в нашем времени — мы предлагали потом всем. Однако к их чести ни один — я повторяю, ни один — не пожелал остаться в чужом для него веке, хотя возвращение означало для каждого смерть, а порой мучительную смерть.