Оно может:

1) пробудиться днем и вследствие внешних обстоятельств не найти себе удовлетворения; в этом случае ночью проявляется признанное и неосуществленное желание;

2) оно может возникнуть днем, но претерпеть устранение; перед нами тогда неосуществленное, но подавленное желание;

3) оно может не иметь отношения к бодрствующей жизни и относиться к тем же желаниям, которые лишь ночью пробуждаются в нас из подавленного состояния.

Возвращаясь к нашей схеме психического аппарата, мы можем отнести желание первого рода к системе Прс. Относительно желания второго рода мы предполагаем, что оно из системы Прс. отодвинуто в систему Бзс. и там зафиксировано. Что касается, наконец, желания третьего рода, то мы полагаем, что оно вообще не способно выйти за пределы системы Бзс. Спросим же себя, обладают ли желания, проистекающие из этих различных источников, одинаковой ценностью для сновидения и одинаковой способностью вызвать таковое?

Обзор сновидений, имеющихся в нашем распоряжении для ответа на наш вопрос, побуждает нас, прежде всего, добавить в качестве четвертого источника еще и интенсивные желания, проявляющиеся ночью (например, жажду, половую потребность). Тем самым мы убеждаемся в том, что происхождение желания отнюдь не меняет его способности вызывать сновидение. Я напомню хотя бы сновидение девочки, содержащее в себе продолжение прерванной днем морской поездки, и другие детские сновидения; они разъясняются неосуществленным, но неподавленным дневным желанием. Примеров того, что подавленное днем желание находит себе выражение в сновидении, можно привести великое множество; наипростейшее сновидение такого рода я приведу сейчас здесь. Одной довольно остроумной даме, близкая подруга которой обручилась, приходится то и дело отвечать на вопросы знакомых, знает ли она жениха и как он ей нравится; она всем его очень хвалит, и ей приходится думать, потому что на самом деле у нее все время вертится фраза: «Таких, как он, десять на дюжину». Ночью ей снится, что ей задают тот же вопрос и она отвечает на него стереотипной коммерческой фразой: «При повторных заказах достаточно указать номер». То, наконец, что во всех сновидениях, претерпевающих искажение, желание проистекает из бессознательного и не доводится до бодрствующего сознания, – это мы неоднократно замечали при анализах. Таким образом, все желания имеют, по-видимому, одинаковую ценность и одинаковую силу для образования сновидений.

Я лишен здесь возможности доказать, что в действительности дело обстоит иначе; однако, я склонен предполагать более строгую обусловленность желания в сновидении. Детские сновидения не оставляют ни малейшего сомнения в том, что желание, не осуществленное днем, может стать возбудителем сновидения. Но не следует забывать, что это желание ребенка, желание, которому свойственна специфическая сила детства. Но я сомневаюсь, достаточно ли у взрослого наличия неосуществленного желания для создания сновидения. Мне кажется, наоборот, что благодаря прогрессирующему доминированию мышления над нашей инстинктивной жизнью, мы все больше и больше отказываемся от образования или фиксации таких интенсивных желаний, какие знакомы ребенку, считая это делом совершенно бесцельным. При этом могут обнаружиться, конечно, индивидуальные различия: один будет сохранять детский тип душевных процессов дольше, чем другой; аналогичные различия существуют и относительно ослабления первоначально отчетливых зрительных представлений. Но в общем я полагаю, что у взрослого не осуществленного днем желания недостаточно для образования сновидения. Я охотно допускаю, что проистекающее из сознательной сферы желание может дать толчок к образованию сновидения. Но и только; сновидение не образовалось бы вовсе, если бы предсознательное желание не получило подкрепление из другой сферы.

Эта сфера – сфера бессознательного. Я предполагаю, что сознательное желание лишь в том случае становится «возбудителем сновидения, когда ему удается пробудить равнозначащее бессознательное и найти себе в нем поддержку и подкрепление. Эти бессознательные желания представляются мне, согласно данным из психоанализа неврозов, всегда интенсивными, всегда готовыми найти себе выражение, когда им только представляется случай объединиться с сознательным желанием и на его незначительную интенсивность перенести свою повышенную. Они разделяют этот характер неразрушимости со всеми другими, действительно бессознательно, то есть относящимися исключительно к системе Бзс. душевными актами. Последние представляют собою раз и навсегда проложенные пути, никогда не преграждаемые и всякий раз способствующие передаче процесса раздражения, как только бессознательное раздражение их занимает. Приведем небольшое сравнение: они подлежат только такому же уничтожению, как тени в подземном мире Одиссея, которые пробуждаются к новой жизни всякий раз, как напьются крови. Явления и процессы, зависящие от предсознательной системы, подвергаются разрушению совсем в другом смысле. На этом различии и покоится психотерапия неврозов. Нам кажется тогда, будто лишь сознательное желание реализовалось в сновидении, и, однако, мелкая деталь формы этого сновидения послужит нам указанием, как найти следы могущественного помощника из сферы бессознательного. Эти всегда активные, так сказать, бессмертные желания нашей бессознательной сферы, напоминающие мифических титанов, на которых с незапамятных времен тяготеют тяжелые горные массивы, нагроможденные на них когда-то богами и потрясаемые до сих пор еще движениями их мускулов, эти пребывающие в оттеснении желания проистекают сами, однако, из детства, как то показывает психологическое изучение неврозов. Ввиду этого мне хотелось бы устранить вышесказанное утверждение, будто происхождение желания не играет никакой роли, и заменить его следующим: желание, изображаемое в сновидении, должно относиться к детству. У взрослого оно проистекает из системы Бзс.; у ребенка же, где нет еще разделения и цензуры между Прс. и Бзс., или там, где оно еще лишь образуется, это – неосуществленное и неоттесненное желание бодрствующей жизни. И знаю прекрасно, что это воззрение доказать вообще очень трудно; я утверждаю, однако, что оно очень часто поддается доказательству и, наоборот, именно о него разбиваются все возражения.

Желания, проистекающие из сознательной бодрствующей жизни, я отодвигаю, таким образом, на задний план в их значении для образования сновидений. Я приписываю им лишь ту же роль, что, например, и материалу ощущений во время сна. Я не сойду с пути, предписанного мне этим утверждением, если подвергну сейчас рассмотрению другие психические моменты, остающиеся от бодрствующей жизни и не носящие характера желаний. Нам может удаться временно устранить интенсивность нашего бодрствующего мышления, если мы решим заснуть. Кто способен на это, у того хороший сон; Наполеон был, говорят, в этом отношении образцом. Но далеко не всегда нам это вполне удастся. Невыясненные вопросы, мучительные заботы и власть впечатлений заставляют мышление продолжать его работу и во время сна и поддерживать душевные процессы в той системе, которую мы назвали предсознательной.

Если мы захотим классифицировать эти продолжающие оказывать свое действие и во сне моменты мышления, то мы можем различить тут следующие группы:

1. то, что днем, благодаря случайной задержке, не было доведено до конца;