Но ему за меня очень хорошо заплатили, а потому мсье Робен скрепя сердце начал втолковывать мне азы вождения таких суперсовременных монстров.

По правде говоря, я его почти не слушал. Мотоцикл я оседлал еще в глубокой юности, а после, уже проходя обкатку в тренировочном лагере Синдиката, мне пришлось осваивать вождение самых разных марок и моделей, вплоть до гоночных. Конечно, те мотоциклы были куда дешевле и проще, но так называемый мотодром в сельве не шел ни в какое сравнение с тем, на который меня привел мсье Робен. Все эти "цивилизованные" ямы и бугры, созданные при помощи бульдозера и экскаватора, казались мне детской площадкой по сравнению с горушками, обрывами и болотами полигона в тренировочном лагере киллеров.

Сначала я катался по гаревой дорожке, но вскоре мне такое спокойное и полусонное течение тренировок надоело, и я решительно настоял на заключительном этапе, как именовал мсье Робен вождение по пересеченной местности.

Вот тут я и дал выход той черной, тягостной безысходности, что поглотила меня в последнюю ночь пребывания в Марселе…

Сначала мсье Робен был шокирован и безмерно удивлен тем, как я управляюсь с "харлеем", а затем закусил удила и разгневался: тренеру сказали, что он должен учить человека едва знакомого с мотоциклом, а на самом деле ему подсунули вполне сложившегося мастера. Знал бы он, что мне было абсолютно все равно, как я веду никелированного зверя и что у него под колесами. Нет, я не хотел умереть (впервые за последние месяцы у меня появилась цель в жизни – еще раз попытаться разыскать семью, какие бы препятствия ни пришлось преодолеть), а пытался лишь выжечь или хотя бы заглушить ужас, поселившийся у меня внутри после той памятной – а вернее, беспамятной – ночи, ко-гда я диким зверем бегал по горам, подступающим к Марселю с севера…

После схватки с псом, запомнившейся мне во всех деталях, у меня, похоже, наступил провал памяти. Только изредка, фрагментарно, перед моими глазами начинали проступать картины ночного леса, какие-то скалы, ложбины, холмы… по-моему, я спугнул оленя или лань, но преследовать не стал, потому что не чувствовал голода и все еще был во власти перипетий боя с вожаком собачьей стаи. Где-то в горах я наткнулся на небольшую дачу, может, виллу или просто лесной домик. В окнах горел свет, а когда я подбежал совсем близко, внутри залаял пес и раздались человеческие голоса. Мне кажется, я испугался… а возможно, стал по-звериному осторожным, потому что повернул в чащу и обошел домик стороной.

Полностью очнулся я от наваждения на рассвете. Меня окружала седая мгла тумана, я сидел на четвереньках у ручья и жадно, почти по-собачьи, хлебал воду. Пелена кошмара наяву спала в один миг, и я, свалившись от мгновенного бессилья на каменную осыпь, начал звать кого-нибудь на помощь. Мои слабые крики вряд ли были слышны в полусотне метров, но я, временами жалобно стеная, все кричал и кричал… Туман стал еще плотнее, он навалился на меня словно снежный обвал, и я, совершенно потеряв голову, сначала пополз, так как силы были на исходе, а затем, с трудом поднявшись, поковылял вдоль по течению ручья, боясь отойти от него даже на шаг.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда я наконец выбрался из горнолесного массива на какую-то второстепенную дорогу. Машины здесь проезжали редко, но и они шарахались от меня, словно живые существа, едва я выходил на асфальт и пытался их остановить. И было от чего: на мне не осталось даже плавок, которые я потерял, видимо зацепившись за какую-нибудь корягу. Правда, я смастерил себе юбочку из травы, чтобы прикрыть срам, но от этого "одеяния" симпатичней и цивилизованней не стал. Я не винил водителей, не желающих со мной связываться, – меня вполне можно было принять за сумасшедшего, сбежавшего из психушки, – но все равно в душе постепенно начали просыпаться злость и раздражение.

Я почти полностью восстановил силы, когда солнце уже сияло вовсю. Мне не хотелось думать, что со мной приключилось ночью, и я постарался выбросить из головы все тягостные кошмарные воспоминания, чтобы снова не окунуться в пучину безумного страха, а то и вообще потерять рассудок.

Придя в себя, я начал соображать более здраво. И перестал бегать по дороге, нелепо размахивая руками. У меня в голове созрел план, и оставалось лишь подождать.

Крестьянский грузовичок шел на подъем со скоростью жука-скарабея; он не был перегружен, но его старенький, видавший виды мотор чихал и кашлял, как столетний дед на полатях. Пропустив машину вперед, я выскочил из засады на асфальт и перемахнул через борт в кузов.

Мне здорово повезло: грузовичок вез в Марсель на продажу столовый виноград. Каюсь, я оприходовал почти ящик. Я не ел – я жрал, как свинья, громко чавкая и запихивая гроздья в рот едва не целиком. Неожиданно проснувшийся голод просто омрачил мой рассудок, и я в безумной спешке хватал виноград обеими руками, будто боялся, что не успею насытиться до того, как грузовичок прибудет к месту назначения. Наверное, спугни кто-нибудь меня в тот момент, я бы его растерзал; я был зверем, цепным псом, которому поставили миску с едой.

На этом мое везение не закончилось – на ящиках лежал довольно чистый комбинезон сборщика винограда и клеенчатый передник. Видимо, хозяин надевал их, когда приходила пора торговли. Совершенно не мучаясь совестью, я натянул одежду на себя, а когда машина проехала предместье, покинул этот спасительный приют на колесах.

До гостиницы я добрался, в общем, благополучно. Правда, мне приходилось прятаться при виде каждого ажана, но тем не менее где-то в одиннадцать часов я уже принимал душ, стараясь побыстрее смыть даже запахи ночного кошмара. Чуть позже, одевшись и захватив свой скромный багаж, я уже сидел в кабине ворованного "БМВ" и быстро удалялся от Марселя. Я не мог ехать общественным транспортом – люди меня не просто раздражали, я их ненавидел…

Мсье Робен показал на часы и изобразил руками крест, что обозначало – все, конец работе, пришло время обеда и я не собираюсь тратить ни единой лишней минуты сверх обусловленных договором на тренировку полусумасшедшего неизвестной национальности… правда, со связями и, судя по "харлею", не бедного.

– Парень, хочешь я зачислю тебя в нашу команду? – спросил он, когда я наконец заглушил ревущего зверя. – Через год… может, два ты станешь суперзвездой.

– Мсье Робен, – перебил я его. – Вы получили чек?

Мы говорили по-английски.

– О да… мсье. – Тренер несколько смутился – до этого дня он называл меня только на "вы" и не позволял лишнего трепа.

– Сумма вас устраивает?

– Конечно. Благодарю вас.

– И вам спасибо. – Я достал из кармана пятьдесят тысяч франков в большом конверте и всучил их тренеру; в Париже мне подкинули еще деньжат, чтобы перед операцией я чувствовал себя комфортно. – Берите, берите, они вам понадобятся.

– Извините… но… но я не понимаю… – Мсье Робен держал конверт, как хрустальную вазу большой цены, бережно и не без боязни. – Вы ведь мне заплатили. Хорошо заплатили…

– Не я, мсье Робен. К сожалению. А теперь выслушайте меня внимательно: до конца обучения осталось еще два дня. Прямо сейчас садитесь на свой мотоцикл и исчезните из Парижа года на три. Забейтесь в какой-нибудь медвежий угол, если возможно, измените фамилию и забудьте, напрочь выбросьте из головы тех, кто подписывал вам чек, и меня.