израненное сердце Иоанна. Этого страшного мгновения хватало и на то, чтобы владыка увидел, воочию увидел, поцелуй смерти застыл на устах юноши, выступив кровавой пеной. Царь пошатнулся, но выстоял и силу для того нашёл в гневливой пламенной ярости. Он злобно поглядел на Вяземского. Князь всё то время молил о прощении, пав ниц на колени. В жуткой ярости Иоанн замахнулся посохом и обрушил удар на Афанасия. Тот тотчас же поднялся с земли, сторонясь гнева царского, и хотел было закрыться рукой.

– Молю вас, царе! – пламенно простенал Вяземский, выставив руку пред собой.

Иоанн выхватил свой нож из-за пояса да в неистовой ярости пронзил ладонь опричника насквозь, прибив его к стене. Вяземский заорал во всё горло, и горячая кровь хлынула из раны.

– Вот чем отплатил мне! – прорычал царь, обернув оружие.

Вяземский до боли в горле закричал, силясь выбраться. Владыка берёг глаза от того, чтобы не видеть нынче Фёдора, но всё же неосторожно обернулся. Яростная дрожь вновь окатила весь дух, всё тело Иоанна. С новой злостию он вцепился в нож свой и, едва поддев на себя, вогнал по рукоять. Она впилась в ладонь Вяземского, и тот едва не терял сознания от боли. Грозный злобно схватил Вяземского за волосы, круто развернул шею до хрусту, принялся разбивать голову опричника о стену. Иоанн вынул нож из руки Вяземского, и горячая кровь хлынула с большей силою, замарав царское одеяние.

– Молись, – повелел царь.

Вяземский уж утратил рассудок. Он схватился за руку, пробитую насквозь, и тщетно силился остановить кровь. Тогда рынды, что сопровождали государя, опустили Афанасия на колени. Безмолвно и в горячем бреду Вяземский бормотал что-то невнятное, уж утратив речь. Едва Иоанн хотел было замахнуться, как силы его подвели. Он выронил нож и едва остался на ногах. Малюта помог государю опуститься в кресло.

– Вяземского под стражу, – повелел Иоанн, опуская окровавленные руки в полном и изнурённом бессилии.

Иоанн глядел вперёд себя, чувствуя, как рассудок покидает его. Вокруг него звучали лишь мутные отголоски бытия, которое когда-то имело смысл. Всё померкло. Единственно, отчего владыка едва-едва повёл головою, как чей-то голос – Иоанн уж не припомнит, кто ему об том доложил, – что Фёдора Алексеича снесли на верх.

– Он дышит? – осипшим шёпотом спросил царь.

– Да, царе, – послышался ответ.

Иоанн еле заметно кивнул, закрывая тяжёлые веки.

Глава 15

Мощёная мостовая Волынского городка Ковеля встречала новую зарю уже в трудах. Рыбаки причаливали к берегу да выносили на спинах своих утренний улов. Многие мореходы сидели без дела, ожидая, как придёт их время отправляться. Великое по красоте да по мощи своей судно швартовалось к берегу, и премного мужей силу прилагали свою немалую, чтобы встать к берегу.

Среди прочих мореходов был и Луговский с верным подручным своим Борисом. Михаил был без рубахи, и на его теле, опалённом солнцем до тёмных пятен, виднелись синеватые рисунки, вбитые прямо на коже. Помимо них, премного шрамов выступали на могучем торсе. Борис же по одеянию мог сойти за священника. Неизменно приспешник Луговского наглухо застёгивал ворот рубахи до самого горла, как бы ярко и беспощадно ни палило солнце.

Сойдя на берег, оба мужчины огляделись, выискивая что по сторонам. Михаил усмехнулся, завидев вдалеке знакомого. Едва ли можно было не приметить самого Луговского – и мужчина на пристани приподнял руку, приветствуя беглых новгородцев. Михаила, верно, встречал кто из знатных – то ясно говорила одежда, скроенная мастерами на службе при дворе Жигимона, накидка со знаками отличия вельмож да оружие, кованное не иначе как латинами.

– А вот и мы, голубчик! – молвил Михаил, разводя руками.

Андрей Курбский коротко кивнул, приветствуя их. Борис достал из-за шиворота конверт, да не спешил отдавать его Андрею.

– Безмерно рад видеть в добром здравии, – произнёс Курбский, протягивая руку.

– В сей раз, Андрюш, беда приключилася. Придётся чуть подкинуть сверху, да притом дукатами, – потянувшись, молвил Михаил. – Не скоро я на Русь вернусь, ой не скоро…

Андрей поджал губы, но вежливая улыбка сохранялась на его лице.

– И что же за напасть с вами сделалась? – спросил Курбский, опустив руку на шёлковый кошель на поясе.

– Да что-что, будто сам ведать не ведаешь? Опричнина чёртова, – тряхнув плечами, молвил Михаил. – Ты, верно, знаком с сынишкой Басмана?

– К несчастью, – кивнул Курбский.

– Отчего ж к несчастью? – подивился Михаил. – Славный же, славный Федька. Уж был ты ещё при дворе, как Алёшка его привёл на службу?

– Как нынче помню, тогдашней осенью всё было, – припоминал Андрей. – Я с Алёшкою с трудом ладил, да сын его мне паче не пришёлся по душе. Больно уж ветреный да дерзкий. Дурь в нём была какая, которую я уж и в отце его невзлюбил.

– Так или иначе, пытались уж изловить меня. Да по итогу, я изловил Федьку. Притом басманский сынишка верен был государю. Нам с Борискою не разговорить его было, – молвил Михаил.

– Был верен? А нынче? – спросил Курбский.

Луговский усмехнулся, почёсывая затылок. По его обгорелому лицу прошлась тихая тень печали. Князь поджал губы, мотнув головой.

– Даже жаль мальчонку, – вздохнул Михаил. – Держи нос по ветру – нынче вести с Руси пойдут, что опричник, да притом царский любимец, ядом опоен.

– Премного у царя нынче любимцев средь этих душегубов, – отмахнулся Курбский. – Уж как-нибудь без одного из них управится.

– А ежели молвлю тебе, так, на ушко, что Федя особой любовью царской одарен? – спросил Михаил.

Андрей смутился, глядя на Луговского.

– Не делай вид, будто диву дался, – молвил Михаил.

– То вздор, – отмахнулся Курбский.

– А ежели нет? – спросил Луговский.

– Да быть того не может! – возмутился Курбский.

– На Феденьке были серьги да кольца из царской сокровищницы. Я сразу то признал, и клейма всё те же. Отчего же будет владыка юношу на службе своей одаривать, аки жену любимую? Да притом Федя и впрямь хорош собою. Уж много я по миру ездил, а таких и впрямь не видал. Точно говорю тебе, нынче у государя новая забава. У меня в том глаз намётан, – молвил Михаил.

– То вздор, – вновь молвил Курбский, мотая головой, но сам же припоминал немало вестей из столицы, будто и впрямь при дворе басманский сын приглянулся государю плясками своими в бабьем-то одеянии.

– Как знаешь, Андрюш, как знаешь, – вздохнул Луговский, хлопнув Курбского по плечу.

Борис протянул письмо Андрею, покуда тот отсчитывал доплату.

– И ежели что надумаешь – пошли весточку спозаранку, – молвил Михаил. – Нынче на меня царь пуще прежнего обозлится за убиение любимца своего…

– Полно! – отрезал Андрей.

Луговский усмехнулся:

– Ежели надумаешь сестру свою выкрасть у брата царского, Владимира, найдёшь