— Очень храбрая и очень глупая девочка. Она приходила ко мне в подземелья, пока я гнил в клетке. Хоши помогла мне в плену. Думаю, это достойное имя для нашей дочери.

— Нарамаро-сан сказал, что она не пережила атаку на поместье и умерла от страха… — Наоми подняла на Такеши полный сомнения взгляд и отпрянула назад в испуге, когда увидела гримасу, исказившую его лицо. Его рот скривился в ожесточенной усмешке, но голос был полон горечи.

— Нарамаро рассказал это тебе и Акико-сан?

— Да, — медленно отозвалась Наоми.

— Верно, он бережет невесту, — Такеши помассировал переносицу. — Девочку убили, и мы не знаем, сделал ли это кто-то из ее родни, или наши солдаты.

Наоми изо всех сил попыталась не вскрикнуть и не прижать ладони к губам. Но невозможно сохранить на лице отстраненное выражение, когда твой муж говорит тебе, что убили маленькую девочку, которая однажды его спасла. И это мог быть кто-то из его людей. Или — что хуже — родные самое девочки…

«Лучше бы ты тоже меня берег», — прикрыв глаза, подумала Наоми.

— Ты бы то же убил ее, если бы нашел? — спросила она прямо, когда убедилась, что голос не подведет ее и не будет дрожать.

Такеши одарил ее тяжелым, мрачным взглядом и стиснул зубы так сильно, что по скулам заходили желваки.

— Нельзя оставлять в живых никого из клана, который ты уничтожаешь. Даже несмышленых младенцев. Однажды они вырастут и захотят расплатиться за милосердие кровью. Так меня учили, — заговорил он.

Он по-прежнему держал руку на бедре и не притрагивался к чаю. И смотрел на Наоми уставшим взглядом, словно объяснял ей эту прописную истину в тысячный раз.

«Я никогда не привыкну», — подумала она.

— Но я не знаю, как бы я поступил, — тихо добавил Такеши. — Я уже не тот самурай, которым был раньше, — и с горькой усмешкой он указал на обрубок на месте левой руки.

— Это ничего не меняет, — Наоми с трудом сдерживала слезы.

Ее сердце разрывалось на части от горячего сочувствия и жалости. Она знала, что ее муж не потерпит от нее ни первого, ни второго, но не могла приказать себе не чувствовать.

— Даже с отрубленной рукой ты остаешься величайшим самураем! — пылко договорила Наоми и почувствовала, как щеки окрасил смущенный румянец.

Губы Такеши дрогнули в намеке на улыбку.

— Не знал, что в мою жену вселился Мамору, — он мягко усмехнулся. — Тебя огорчили мои слова про Хоши, — следы былого веселья вмиг исчезли с лица Такеши, стоило ему вновь заговорить о девочке.

Наоми опустила взгляд на свои руки. И снова она позволила эмоциям захватить ее. Снова утратила над собой контроль.

— Наоми, — Такеши позвал ее и дождался, пока она посмотрит ему в глаза. — Я могу ничего тебе не рассказывать, как делает Нарамаро. Ты сама однажды выбрала правду, — он отпил чая, не сводя с нее пристального взгляда.

Как же просто было ответить — «да»! Короткое слово, один звук. Оно слетит с ее губ, и больше она никогда не узнает ни об убитой маленькой девочке, ни о чем ином. Наоми чувствовала, что ее ответ будет значить очень много, гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда. То, что она скажет сейчас, определит дальнейший путь, по которому пойдет их брак.

— Я не хочу так, — она подавила рвущийся из груди вздох. — Не хочу не знать.

Такеши медленно кивнул, показывая, что услышал ее. В отличие от Наоми, он в ее выборе не сомневался ни мгновения.

— Значит, Хоши? — она решила вернуть беседу в прежнее русло. — Звезда. Томоэ и Хоши.

Иногда ей становилось страшно. Ей потребовалось несколько долгих месяцев, чтобы свыкнуться с рождением собственной дочери. И она до сих пор не переставала себя винить. Сумеет ли она свыкнуться с неродной девочкой? Хватит ли у нее любви на обеих?

Наоми с тоской покосилась на Такеши. Не с ним было обсуждать ее переживания.

Каждый раз смотря на мужа, она удивлялась. Не верила, что он и впрямь сидит напротив нее. И никуда не исчезнет — ни через час, ни через день. И завтра утром она увидит его вновь. И сегодня ночью услышит его дыхание, ощутит тепло его тела и сможет к нему прикоснуться.

Столь непривычной смотрелась на нем домашняя юката темного-синего цвета с одним лишь камоном на спине. Юката была неплотно запахнута и обнажала полоску голой кожи на груди. Наоми уже и забыла, когда в последний раз видела своего мужа не в официальном строгом кимоно и не в хакама да куртке из грубой ткани, опоясанным катаной.

— Я буду у Яшамару, — сказал Такеши, когда закончилась чайная церемония. — Хочу переговорить с ним и с Масато, и с теми, кто оставался все это время в поместье. Благодарю за чай, — он склонил голову, встал из-за стола с легкостью, которую сложно было заподозрить в одноруком калеке, и покинул комнату.

Наоми поднялась ему вслед. Ее вдруг заполнило тянущее, тоскливое чувство. Ведь она всегда будет провожать его, и смотреть в спину, и ждать, когда он вновь распахнет двери их дома.

Справившись с мимолетной слабостью, она решительно направилась к слугам — следовало подать на ужин больше рыбы и сладостей, и достать с полок бутылки саке, к которым давно уж никто не притрагивался. В поместье вернулся хозяин. Им было, что праздновать этим вечером.

Она спустилась с крыльца и уже почти повернула за угол дома, когда услышала мужские голоса, и в одном из говоривших узнала Мамору. Наоми чувствовала, что от стыда у нее заалели щеки, но все же она остановилась и прислушалась к разговору.

— … гнались за ним по всей стране. Господин не останавливался. Бывало, мы иногда так и дремали — верхом, во время езды.

Припав щекой к стене, Наоми медленно и осторожно заглянула за угол. Мамору стоял в окружении таких же мальчишек как он. Но во время войны они оставались в поместье, а он всюду сопровождал их господина, о чем сейчас и рассказывал.

— Скакали мы за Нобу Тайра недели три. Под конец господина да и всех старших самураев было не узнать — обросли бородой почти до самых глаз. А настигли его у побережья. Такеши-сама его прямо там и казнил…

— А как же он одной рукой? Как управляется с катаной? — рассказ Мамору прервал один из юношей, чей голос был полон жадного любопытства.

— Так же, как прежде, — коротко отозвался сын Яшамару, явно насторожившись. Кажется,