Пауль поднял голову, вгляделся в ночное небо, усеянное звездами, и попытался вообразить себе другие планеты, представить происходящие там сейчас битвы. Печально улыбнувшись, он вспомнил штрих, добавленный Ирулан к истории его жизни — штрих совершенно мифический. Ирулан написала, что в момент смерти герцога Лето небо над каладанским дворцом прочертил метеор…

— Мне больно видеть тебя каждую ночь таким встревоженным, любимый.

Он обернулся к Чани и испустил долгий вздох.

— Люди причиняют мне заботы и внушают печаль, моя Сихайя. С самого детства я знал, что все это должно было произойти, но я хотел, чтобы люди верили мне, чтобы они присоединились ко мне в моем странствии, чтобы они помогали мне и сотрудничали со мной, а не вынуждали меня быть тираном. Они повинуются мне не потому, что я делаю верные для человечества вещи, а только из-за того, что так велит им Муад’Диб. Если я выйду на улицу в любой час дня, меня немедленно окружит толпа, которая будет хором требовать: «Веди нас, милорд! Веди нас!» Неужели именно это нужно человечеству, неужели оно так падко на опасную приманку харизматического лидера?

— Может быть, тебе самому нужно руководство, Усул, — тихо сказала Чани, убрав прядь темных волос с уха Пауля. — Руководство Шаи-Хулуда. Наверное, тебе надо вспомнить, что значит быть фрименом. Выйди в пустыню, призови червя и соверши свой собственный хадж.

Он повернулся к ней и поцеловал в губы.

— Ты, как всегда, помогаешь мне ясно видеть. Только в пустыне дух человека умиротворяется настолько, что появляется истинная способность мыслить.

Именно в этом нуждались сейчас больше всего и Пауль Атрейдес, и император Муад’Диб.

Оставив на троне вместо себя Алию, он предоставил ей право принимать самостоятельные решения и отправлять императорские придворные обязанности, Стилгар был оставлен при Алии как советник и телохранитель (хотя она в этом и не нуждалась). Пауль предложил Чани отправиться в пустыню вместе с ним, но она, внимательно вглядевшись в его лицо, отказалась.

— Тебе надо побыть в покое и одиночестве, Усул. Вам с пустыней есть что сказать друг другу.

Иногда она думала о таких вещах, которые просто не приходили ему в голову. Было такое впечатление, что разум Чани полон какой-то частью существа Пауля, ему самому неведомой. Их отношения были чем-то большим, чем отношения мужчины и женщины или между родственными душами, не подпадая ни под одно заезженное клише. Чувства. Связывавшие этих двух людей чувства казались квинтэссенцией многовекового человеческого опыта.

На восходе солнца Пауль сел в орнитоптер и улетел за разбитый Защитный Вал, через водные каналы, отгонявшие червей от города, и приземлился на краю огромной безбрежной пустыни. К несчастью, у него не получилось отбыть в странствие по пустыне в одиночестве. За ним сразу последовала толпа помощников, советников и зевак. Корба прислал сообщение, что он позаботился о свите, чтобы Муад’Диба проводили с приличествующими ему почестями.

Не обращая внимания на эту толпу, погруженный в собственные мысли, он повернулся спиной к досаждавшим ему людям и пошел прочь от оставленного на краю песков орнитоптера. Пауль направился к ближайшей дюне, откуда можно было призвать червя. Обернувшись через плечо, он с неудовольствием увидел восемь орнитоптеров и около сотни людей. Некоторые были одеты по обычаю пустыни, некоторые — в священнические одежды жрецов Кизарата. На трети не было даже защитных костюмов.

«Ладно, Корбе лучше знать». Когда дело дошло до того, что люди стали выходить в пустыню так, словно хотели посмотреть парад? Пауль чувствовал, что чистота песков теряется у него на глазах. Фримены были так сильно очарованы чередой своих побед в джихаде, что перестали осознавать, что теряют свое наследие, теряют саму свою душу.

Пауль воткнул в песок вибратор и завел часовой механизм, чтобы стержень начал ритмично бить по песку: тук-тук-тук. Он много раз проделывал этот нехитрый трюк, но каждый раз испытывал при этом священный трепет. Да, он был чужестранцем, но, оседлав червя, стал своим для фрименов. Много раз он верхом на черве вместе с другими партизанами нападал на харконненовские гарнизоны. Тогда — не так, как теперь, — враг был хорошо известен и победы не вызывали сомнений.

Ведя джихад, Пауль объявлял все большее и большее вознаграждение за голову графа Мемнона Торвальда, мятеж которого и не думал утихать. Повстанцы прибегали ко все более отчаянным мерам и придерживались насильственной тактики, что напоминало Паулю поведение потерпевшего в конце концов поражение виконта Хундро Моритани. Но федайкинам было приятно иметь постоянного врага, с которым можно было без устали сражаться. Ненависть связывала этих людей, ненависть, ищущая выхода, и ничто другое.

Стоявшие у орнитоптеров за его спиной люди принялись аплодировать его чисто механическим действиям по вызыванию червя. Люди вели себя так, как будто он давал для них театральное представление. Вибратор продолжал выбивать незатейливый ритм. Пауль ждал, прислушиваясь — не раздается ли шорох песка под движущимся к нему чудовищем. Глазами Муад’Диб искал рябь, выдающую подземное движение безглазого монстра.

Вибратор продолжал стучать.

Аудитория начала роптать, удивленная тем, что видела. Наконец пружина полностью развернулась, и вибратор перестал стучать. Червь не пришел. Это назовут дурным предзнаменованием.

Пауль вытащил противовес, снова завел устройство и воткнул вибратор глубже, прежде чем включить механизм. Пауль испытывал неловкость. Очень уж многие искали скрытый смысл во всем, чего бы ни делал Муад’Диб. Этого очень не хотел Пауль Атрейдес.

Он явственно слышал, как, переговариваясь, люди бормотали, что Шаи-Хулуд отвернулся от Муад’Диба. Это начало злить Пауля. Гнев его, впрочем, был направлен не на них, а на самого себя. Шаи-Хулуд не работает на публику!

Потом, буквально за мгновение до того, как часовой механизм остановился во второй раз, Пауль заметил колыхание песка и рябь на поверхности дюны. Узкий желоб стремительно протягивался к вибратору. Это несся червь. Сердце Пауля взволнованно забилось.

Корба тоже заметил приближение червя, и толпа издала восторженный возглас. Этот шум мог отвлечь червя и направить его на новую цель, а низкая преграда из небольших камней, на которой стояли люди, не смогла бы остановить чудовище.

Пауль собрал веревки, крюк погонщика, расширители. Когда песок раздался, и из-под него вынырнула громадная круглая голова, Пауль отступил на один шаг и громко звякнул крючками и металлическими расширителями. Он сделал это, чтобы отвлечь червя от толпы, которая мгновенно затихла в трепетном благоговейном молчании.

— Шаи-Хулуд, ко мне! — Пауль встал в нужную стойку, примеряясь к прыжку и внимательно следя за движениями пустынного монстра. В нужный момент он бросил крюк и зацепил его за сегмент. Ухватившись за веревку, Пауль мгновенно вскарабкался на шероховатый бок червя.

Это был червь средних размеров. Он будет неплохо нести Пауля, но не произведет особого впечатления на знающих зрителей, хотя Пауль был уверен, что потом этого зверя опишут как самого большого червя, когда-либо виденного на Дюне. Не оборачиваясь и не обращая внимания на одобрительные крики, Пауль утвердился на спине червя. Он вставил расширитель между сегментами, обнажив нежную розовую плоть зверя, и ударил червя по голове палкой. Крепко взявшись за веревки, он уперся ногами в спину животного, развернул его и понесся в открытую пустыню, взметая тучи песка и пыли.