Сдерживая возражения, Джей прикусил язык и снова поклонился.

— И все будут счастливы, — заключила королева. — Разве не так?

— Конечно, — согласился Джей. — Пока люди помнят, что они должны любить вас и слушаться вас и короля, как будто вы их родители, все будут счастливы.

Вся тяжесть интереса королевы ложилась на Джея, потому что осенью он проводил в Отлендсе больше времени, чем отец. Элизабет заболела в октябре, ее мучили боли в груди и изматывающий кашель, который ничем не удавалось облегчить, и Джон не хотел оставлять ее. В ноябре она поднялась с постели, чтобы присутствовать на крещении маленького Джона в их церкви, но ушла с праздника рано, и Традескант обнаружил ее в постели, она тряслась от озноба, хотя горничная и развела в спальне огонь.

— Моя дорогая, — встревожился Традескант. — Я не знал, что ты так больна.

— Мне холодно, — пожаловалась Элизабет. — Меня пробирает до костей.

Джон подбросил в огонь поленьев и накрыл жену еще одним одеялом. Но все равно ее лицо было белым, а кончики пальцев — ледяными.

— Весной ты поправишься, — подбодрил он. — Когда согреется земля и выглянут нарциссы.

— Я не дерево, сбрасывающее листья, — пробормотала она бледными губами. — И я не расцвету, как дерево.

— Нет, расцветешь, — запротестовал Джон. — Тебе станет лучше, Лиззи.

Элизабет еле заметно покачала головой, так легко, что он едва мог увидеть это движение на подушке.

— Ты не права! — вскричал он. — Я уверен, что уйду первым. Ты намного моложе меня. Это всего лишь простуда!

И снова она едва заметно покачала головой.

— Это серьезнее, чем простуда. Я ощущаю, как внутри растет какая-то кость и давит на меня. Изнутри. Она мешает мне дышать.

— Ты беседовала с доктором? — настоятельно спросил Джон.

Элизабет кивнула.

— Он не нашел ничего. Но я чувствую это внутри, Джон. Боюсь, я уже не увижу твои нарциссы весной.

Горло у Традесканта сжалось, в глазах защипало.

— Не говори так!

— Из всех мужчин, которые могут обойтись без жены, ты первый, — заметила Элизабет, повернув лицо к мужу. — Половину нашей совместной жизни ты провел вдали от меня, в садах или в путешествиях, а другую половину провел со своим господином.

Обычный упрек больно ранил Джона, поскольку теперь он боялся, что слышит его в последний раз.

— Неужели я недостаточно заботился о тебе? Я думал… Но у тебя были Джей и дом. И вообще, вся моя жизнь до того, как я женился на тебе… Я думал…

Супруга улыбнулась ему нежной всепрощающей улыбкой.

— Твоя работа всегда была для тебя важнее. И господин был важнее всего. Но третье место в твоем сердце занимала я. Ты ведь никогда не любил другую женщину больше меня, Джон?

Мимолетное видение служанки из Теобальдса с ямочками на щеках пронеслось в памяти Традесканта. Казалось, это было столетия тому назад. За все это время была и еще дюжина полузабытых женщин.

— Нет, — ответил Джон, и это было правдой. — Никого даже близко не сравнить с моей любовью к тебе. Сады для меня были на первом месте, и мой господин был важнее всего, но в моей жизни всегда была ты, Элизабет. Ты моя единственная женщина.

— И какой долгий путь мы прошли, — промолвила она удивленно.

Сквозь деревянные доски пола до них доносился приглушенный шум праздника; громче всех звучал голос Иосии Херта. Потом вдруг наступила тишина, в которой раздался счастливый смех Фрэнсис, когда кто-то подкинул ее в воздух. Джон кивнул.

— Прекрасный дом, коллекция редкостей, питомник, фруктовый сад и должность при дворе короля.

— И внуки, — с удовлетворением отметила Элизабет. — Я так боялась, когда сначала у нас был один Джей, а потом у них только дочка…

— Что некому будет передать наше имя?

— Понимаю, это тщеславие, — улыбнулась она.

— У нас есть деревья, — добавил Традескант. — Цветы, фрукты, мои каштаны. Мы выхаживали их точно так же, как Джея. И теперь у нас один из величайших садов страны. Вот наше наследство. Каштаны, которые мы вырастили вместе.

Элизабет отвернулась и закрыла глаза.

— Ты всегда так говоришь, — сказала она, но без укора.

— Лежи спокойно, — попросил Джон, неуклюже поднимаясь с кровати. — Сейчас пришлю тебе горничную с горячим поссетом. Лежи спокойно и поправляйся. Этой весной ты увидишь мои нарциссы, Элизабет. И даже розовые и белые свечи на наших каштанах.

В январе, пока новорожденный рос и расцветал, Элизабет все слабела и уже не вставала с постели.

Джей пришел в сад к отцу на подмогу. Работник под руководством Традесканта выкапывал маленький саженец каштана и пересаживал его вместе с корнями в большую переносную бадью. Потом Джей вместе с помощником засунули в ручки бадьи шесты и понесли прямо в комнату с редкостями, следуя указаниям Джона, и там установили дерево перед огромным окном, где на него падал зимний свет.

— Что ты делаешь?

— Хочу заставить его расти быстрее, — резко отозвался Джон.

Рядом с деревом стоял бочонок с нарциссами, которые выкопали в саду. Их зеленые стрелки еле-еле выглядывали из сырой земли.

— Нам необходима оранжерея, — заметил Традескант. — Нужно было давным-давно построить.

— Верно, — согласился Джей. — Но для нежных заграничных растений, а не для нарциссов и каштанов. Что ты собираешься с ними делать?

— Хочу, чтобы они зацвели как можно раньше, — пояснил Джон.

— Зачем?

— Чтобы порадовать твою маму, — сообщил Традескант, умолчав о грустной части истории.

Каждый вечер Джон разводил огонь, и растения были в тепле всю ночь, ежедневно он опрыскивал их теплой водой — три-четыре раза в день. Вечером он расставлял вокруг них свечи, давая дополнительные свет и тепло. Джей посмеялся бы над ним, но в упорстве отца было что-то такое, что озадачивало его.

— Зачем им цвести раньше?

— У меня есть на то свои причины, — заявил Джон.

Он добился своего. Когда в марте Элизабет умерла, ее комната была наполнена золотистым светом дюжин нарциссов, их прелестный запах витал в воздухе. Самое последнее, что она увидела, прежде чем устало закрыть глаза, — это лицо мужа, согретое улыбкой, и в руках у него — охапка изящных розово-белых пирамидок с его каштанового дерева.

— Тебе, — сказал Традескант.

Он наклонился и поцеловал супругу. Элизабет попыталась ответить: «Спасибо. Я люблю тебя, Джон», но тьма уже наползала, да и в любом случае он знал это.