* * *

Салеп.

Что это за слово?

Оно прозвучало у нее в голове за секунду до того, как она проснулась.

Теперь Иванна сидела на песке рядом с лодкой, и возле ее колена лежала половинка плоской речной ракушки – перламутровой изнанкой вверх…

– Не в Белграде, а как раз в Нови-Саде делают лучший в мире салеп – горячий напиток из клубней диких луговых орхидей. После Барселоны мы устроим себе маленькие каникулы и поедем с тобой в Нови-Сад пить салеп.

– А почему ты не спрашиваешь, смогу ли я поехать с тобой? Вдруг у меня дела какие-нибудь?

– Ты, должно быть, устала, джана, вот и говоришь такие глупости…

– Ты действительно считаешь меня частью себя?

– В той же степени, в которой себя считаю частью тебя.

– Вместе мы – чудовище.

– Почему?

– Двухголовый дракон.

– Дракон – это совсем неплохо, джана. Это очень достойно. Но – нет. Какие мы вместе – обычным глазом не увидишь. Может быть, мы – плазма. Или клетка нейронной ткани.

– Или звук.

– Слово. Или алфавит.

– Или молчание.

– Чего у тебя уши такие холодные? Кстати, салеп – очень полезный. Лечебный. Между прочим, прекрасно лечит простатит.

– Тогда можешь выпить и мою порцию.

– Бог миловал…

Иванна оглянулась.

Не может быть, чтобы она умерла. Вот колено, на нем дырка. В смысле, на джинсах дырка. Небольшая, как будто коленом зацепилась за гвоздь. Вот руки, все в мелких фиолетовых синячках – полопались сосуды. Интересно, что у нее с лицом? Возможно, то же, что и с руками. Она заправила за уши влажные холодные волосы и потрогала лицо пальцами. Лицо как лицо.

Иванна встала, подошла к воде и, присев на корточки, умылась. На прикосновение вдруг отозвался резкой болью левый висок. Она попыталась увидеть себя в отражающей поверхности воды, но вода была мутная, быстрая и не отражала ничего, кроме хлопьев тумана – длинных и неровных, как клочки сахарной ваты.

Она хотела убедиться, что это она. Если не получается увидеть себя, то, может, хотя бы выйдет услышать свой голос?

– Эй, – сказала Иванна туману. – Рассказывай, что это за место?

И тогда услышала смех.

* * *

Витка не могла больше работать категорически. Не видела в том никакого смысла. Конечно, понимала, что когда-нибудь костлявая рука голода возьмет за горло ее и всю ее небольшую семью, вот тогда она и устроится в клининговую компанию и будет выезжать на уборку офисов и квартир – только идея из грязного делать чистое виделась ей хоть сколько-то стоящей. Заниматься же интеллектуальным трудом, образованием, преподаванием, лингвистическими исследованиями отказывалась категорически. Так Милошу и сказала: она не будет участвовать в преступном заговоре против человечества. Нет, и все тут. Все, что мы ни сделаем при участии головы и прямом попустительстве совести, заявила ему, будет использовано против нас.

Высокое искусство убивать время было ею с Милошем доведено до отточенного совершенства. И как раз именно в процессе ловли на удочку пластмассовых рыбок с магнитными носиками (дело было конечно же в ванной комнате, там же присутствовала табуретка с пивом и соленые крекеры) Витка сформулировала наконец то, что до сих пор ворочалось у нее в горле и никак не оформлялось в слова.

– Вообще-то я ей должна, – сказала она, безуспешно пытаясь подловить магнитный носик.

– Кому? – рассеянно спросил Милош. – Тихо, Витта, ко мне рыбочка плывет! Иди сюда, рыбочка… Оп-па! Кому должна?

– Я Иванне должна. – Витта бросила удочку в ванну и взяла банку пива. – За то, что могу каждый вечер целовать Даника перед сном.

– В другой раз я бы беспощадно обстебал тебя за избыточный пафос, но сейчас не буду.

Витка посмотрела на него равнодушно, как будто Милош не был ей верным другом и партнером по рыбной ловле. Как на какого-нибудь распространителя рекламных листовок возле метро посмотрела.

– Не дай бог тебе почувствовать, каково это – когда хочется вернуть долг, а некому.

– У тебя нет таких денег.

– Может быть, я не о деньгах.

– Ну да, ну да… – Милош покивал буйной головушкой. – Как христианка ты можешь вернуть долг опосредованно. Сделать доброе дело. Вынести бабушку из горящего дома. К примеру, как вариант. Как тебе?

– Циничный ты человек, бейби. Но твой цинизм я тебе прощаю. Наверное, он у тебя обострился из-за Бранки. Я так думаю.

Милош зачерпнул воды из ванны и умылся.

– Бранка… – произнес он неопределенно. – Она мне приснилась сегодня и сказала, что у нее все хорошо. Но что она не может позвонить маме и должен позвонить я. Нормально, да? И тогда я спросил ее, где ее драгоценный Тодорович. А она сказала, что этого никто не знает. Я никогда не придавал значения снам, но… Как ты думаешь, может быть, у нее и вправду все хорошо?

Витта сидела на краю ванны и в задумчивости жевала крекер.

– Смотри, Милош, вот что я понимаю своим крестьянским умом… Я не физик, с одной стороны, не теолог, с другой стороны, и не совсем сумасшедшая, с третьей. Я не верю в чудеса, но однако же Иванна спасла меня. Оказалась в нужное время в нужном месте. Может быть, это и не чудо, но что-то необъяснимое в моем спасении все же есть…

– Я тоже там был, между прочим, – обиженно напомнил Милош, – не надо принижать мою роль. Именно я прочел твой гениальный месидж о Ростове Великом. Я, конечно, ни на что не рассчитываю, но…

– Дурачина ты, – засмеялась Витка. – Простофиля. Я тебя ужасно люблю и ни в коем случае не принижаю. Ладно, я, собственно, хотела сказать вот что. У меня было какое-то предчувствие, и я нашла Виктора – через Лилю Лихтциндер, ну, ты помнишь ее… И вот он мне сказал, что Иванна… что она там, вместе с Бранкой твоей и с Давором, которого ты, как я понимаю, терпеть не можешь. Кстати, я всегда считала, что за его музыку можно отдать все золото мира. Просто взять и положить к его ногам. Я как лингвист понимаю, что он создал метаязык, с помощью которого можно разговаривать и с пространством, и с подпространством, и со временем, и со всеми идеальными сущностями платоновскими, сколько бы их ни существовало. И с математической точкой, и с идеальным маятником… Да. А я много думала об Иванне. И о том, что даже ее не поблагодарила – в таком была состоянии невменяемом. И вот Виктор мне говорит…

– Ты, в конечном итоге, что все-таки хочешь мне сказать?

– События сами по себе нейтральны. Они не хорошие и не плохие, все зависит от той оценки, которую мы им даем. От той окраски, которой мы их наделяем. Если Бранка сказала тебе, что у нее все нормально, если Иванна с Давором там, в Чернигове, нашли общий язык и были, возможно, счастливы, если им удалось вытащить город… А они вытащили город, Милош, медицинский факт. Собой. Я так это понимаю.