Наконец Алекс остановился, и Джинни увидела небольшую хижину, сделанную, как и индейские жилища, из переплетенных стеблей болотного камыша и травы.

— Откуда она взялась? — глупо спросила она.

— Я нашел ее несколько дней назад, когда подыскивал замену нашим встречам под открытым небом. Очевидно, она принадлежала какому-то изменнику, но уже некоторое время пустует. Я кое-что улучшил в ней. — Он открыл полог, и Джинни проскользнула внутрь. Это было истинно индейское жилище: со шкурами зверей на плетеном каркасе, служившем постелью, и очагом в центре. Земляной пол был подметен и покрыт шкурами, стены также были завешаны шкурами, чтобы холод и ветер не проникали сквозь щели.

— Приходи сюда завтра, — сказал Алекс тоном, который она часто слышала, когда он обращался к своим офицерам, — тоном человека, даже не представлявшего, что его приказ может быть не выполнен. — К этому времени я уже смогу все спокойно обдумать, а у тебя будет достаточно времени понять, что мое решение — единственное, и мы сможем обсудить, как лучше осуществить его.

— Если ты этого хочешь, — подавленно сказала Джинни. — Мне больше нечего возразить. — Она повернулась и покинула хижину, так расстроившись, что не смогла даже попрощаться.

Алекс разразился градом ругательств. Да, он добивался капитуляции, но не такой подавленности. В этой победе не было никакого удовлетворения, никакой радости. Он хотел бы планировать их отъезд в счастливом предвкушении ожидавшей их совместной жизни, но как он может делать это, когда Джинни видит будущее лишь в мрачном свете?

В последующие несколько дней Джинни продолжала противостоять всем попыткам Алекса вселить хоть какую-то надежду в их встречи. Она покорно приходила в хижину, садилась на груду мехов и слушала, как он рассказывает о том, что в конце месяца голландский корабль отплывет из Джеймстауна. Он объяснял, что уедет от Харрингтонов на несколько дней раньше, якобы для того, чтобы добраться до Джеймстауна заранее, но потом тайно вернется за ней. Она выскользнет из дома, сядет в каноэ, а он встретит ее ниже по течению реки.

Джинни молча выслушивала его, не возражала, ничего не предлагала, пока однажды Алекс, теряя терпение, не обвинил ее в том, что она специально пытается провалить его план своим подчеркнутым безразличием. Как он может рассчитывать, что она выполнит свою часть плана, когда даже не знает, слышала ли она хотя бы слово из того, что он сказал?

— Мне нет необходимости срывать его, — ответила Джинни, впервые за последние дни проявив характер. — Все равно ничего не получится. Ты думаешь, Гилл будет сидеть сложа руки, когда его жена убежит с другим мужчиной? Ты думаешь, он не узнает, с кем я? Как мы сможем вместе сесть на корабль? Об этом тут же станет известно всей колонии.

— Здесь мы ничего не можем изменить, и, в конце концов, это не важно. К тому времени мы уже уплывем и будем далеко; скандал нас не коснется.

— Ты витаешь в облаках, — возразила Джинни. — Гилл не позволит мне покинуть его. Ты не знаешь, каким он стал. Он полон решимости отомстить мне за то, что я изменила ему, когда думала, что он погиб. Я просила его в Престоне отпустить меня, посчитать умершей, но он отказался, потому что хочет отомстить. В дни войны меня нельзя было обвинить в нарушении супружеской клятвы, потому что его считали погибшим, но, по мнению Гилла, это не смягчает мою вину. Как, по-твоему, он поступит, обнаружив, что я изменила ему сейчас? Он ожесточается с каждым часом и последует за нами в Вест-Индию и дальше, пока у него хватит здоровья.

— Ты считаешь, что я не справлюсь с Гиллом Кортни? — спросил Алекс, притягивая ее к себе.

— А что ты сделаешь? Убьешь его? Какое же у нас может быть счастье, если наша жизнь начнется с убийства?

Алекс вздохнул, борясь с закрадывающимся предчувствием, что он потерпит поражение в этой битве. Он пытался пробиться сквозь ее подавленность и безразличие, навязать свою волю, игнорируя ее сопротивление, но в конце концов это оказалось невозможным.

— Милая, ты должна помочь мне, — мягко сказал он. — Ты не хочешь принять мой план, а тот, что придумала ты, я категорически запрещаю выполнять, и я имею на это право. Разве нет? Разве в этом деле я не имею никаких прав, Джинни?

Она медленно кивнула.

— Есть еще одна возможность. Я скажу Гиллу, что ухожу от него, но не назову истинную причину. Он ничего не должен знать о тебе. Я скажу ему, что намерена отплыть на корабле в Голландию и рассчитываю на милость моего кузена Эдмунда, который вместе с Карлом Вторым находится в изгнании.

— И он тебя отпустит?

— Неохотно. Но он никак не сможет помешать мне, разве что посадить за решетку, а ведь я не совершу никакого преступления. Он знает, что у меня есть кое-какие драгоценности моей матери, это позволит оплатить дорогу, его денег мне не нужно. Не могу быть до конца уверенной, но мне кажется, что Гилл, зная, что меня ожидает мрачное будущее, отпустит меня и не будет преследовать. Если же он хотя бы на мгновение заподозрит, что я бегу с любовником, он будет преследовать меня до самой могилы — его или моей. А вот мысль о том, что меня ждет морское путешествие в одиночестве, безрадостное существование изгнанника в чужой стране, неуверенность в том, найду ли я кузена, даже если предположить, что он все еще жив… Думаю, он скажет: «Скатертью дорога». Ведь я для него — постоянное напоминание о неудачах. Он будет счастлив остаться один на один с бутылкой, без сварливой жены. Он даже может сказать, что я уехала домой из-за слабого здоровья, так что и краснеть не придется.

— Но опять ты взваливаешь все на себя, — запротестовал Алекс. — Ты подвергаешь себя опасности, а мне не даешь возможности рисковать.

— Я должна уехать с его согласия, чтобы у нас был шанс начать жизнь вместе, — сказала Джинни с тихой настойчивостью. — Но и тогда мы не сможем вернуться в Англию, из-за меня тебе придется жить в изгнании…

— Ты не должна так говорить. И вовсе не из-за тебя. Это ради нас. И такую жертву я сочту ничтожной. — Он провел ладонью по ее животу. — Я люблю тебя, Вирджиния, и наш ребенок должен иметь шанс вырасти в любви.

— Ну, тогда ты позволишь мне поступить по-своему? Потому что это единственная для нас возможность добиться счастья. — Она говорила с тихой настойчивостью, и лицо ее вдруг приобрело умиротворенное выражение, когда она наконец приняла единственно возможное решение. Этот план был рискованным во всех отношениях. Как только Гилл узнает, что Джинни намерена покинуть его, и если он поступит не так, как рассчитывает она, он может силой помешать ей уехать, и закон будет полностью на его стороне. Мужчина имеет право удерживать дома жену, собравшуюся бежать. Но разве у них есть выбор?

— Когда ты поговоришь с ним? — Вопрос свидетельствовал о согласии. — Лучше бы подождать вплоть до самого отплытия.

— Да. — Джинни вздрогнула при мысли о том, что нужно будет продолжать жить с Гиллом под одной крышей после такого разговора. Это будет просто невыносимо. — Да, я подожду до дня отъезда.

— Ты ведь не сделаешь это, не предупредив меня прежде? Ты должна дать мне слово. — Он притянул ее к себе на колени и прижал ее голову к себе. — Твое слово, Джинни.