дела, тот выглядел более удобной площадкой для этого, чем Русско-Французский банк. Поэтому последний в феврале-марте 1916 года уступается известным предпринимателям И.З. Персицу, И.С. Златопольскому и др.[2290] Подчеркнём: смена власти в Русско-Французском банке основывалась на договорённостях, приемлемых для обеих сторон, и уход Рубинштейна происходил в дружеской обстановке. Новые собственники ходатайствовали об учреждении именной стипендии Рубинштейна в Петроградском университете и коммерческом институте, а также поместили его портрет в зале заседаний правления[2291]. Помимо красивых жестов, новых и старых акционеров связывали общие дела. В частности, проект акционерного общества «Зерно-Сахар»: основной его капитал планировалось довести до 8 млн рублей и приобрести шесть рафинадных заводов; в правлении заседали Персиц, Златопольский, Рубинштейн и др.[2292]

Особое внимание следует обратить на сыгравшую ключевую роль в захвате «Юнкер-банка» тему немецкого засилья. В военных условиях борьба с ним превращается действенным инструментом внутри экономической борьбы. Кстати, первыми её подняли в Москве, где с энтузиазмом начали выявлять чиновников с немецкими фамилиями. По сведениям газеты «Утро России», даже не слишком глубокое знакомство с составом Министерства финансов давало 30 немецких фамилий, по Министерству торговли и промышленности — 27[2293]. Эти подсчёты сопровождались комментарием: «Если этих “русских” чинов частным образом по душам позондировать по части желательности умаления немецкого элемента в области наших финансов, торговли и промышленности, ну разве можно сомневаться в ответе? Свой своему поневоле брат»[2294]. Тем временем правительство и без московских напоминаний сосредоточилось на планомерной ликвидации, предприятий, основанных на немецкие или австрийские капиталы; властям были предоставлены необходимые для этого полномочия[2295]. Московские тузы сумели извлечь из этого практическую пользу, оторвав себе лакомый кусок, т. е. германские химические активы. На их базе учреждено Российское общество коксовой промышленности и бензолового производства: в руководящих органах значились Н.А. Второв, И.А. Морозов, Н.И. Гучков, Н.М. Бардыгин, Г.А. Крестовников, Л.Л. Фролов и др.[2296]

Однако борьба с немецким засильем оказалась обоюдоострым оружием, что и проиллюстрировала история с «Юнкером». Питерские банки также с успехом разыграли патриотическую карту. Напомним, Москва, особенно в преддверии войны, была заметно онемечена, на улицах города красовалось множество немецких вывесок, многие предприятия принадлежали немцам, а их доля в управленческом звене всегда оставалась высокой[2297]. Поэтому удар по германскому засилью в Первопрестольной выглядел вполне логичным. Мишенью стала одна из крупнейших московских компаний — торговый дом «Вогау», который буквально кишел немецкими подданными. Вокруг этой фирмы, тесно связанной с поверженным «Юнкером», начала нагнетаться обстановка. Под предлогом противодействия шпионажу власти потребовали от «Вогау» избавиться от немцев, что было равносильно предложению о самоликвидации[2298]. Семейство пыталось отвести удар, направляя в правительство доклады о приносимой ими пользе; за них даже ходатайствовал английский посол сэр Дж. Бьюкенен[2299]. Предчувствуя нависшую угрозу, Вогау пытались спрятаться за дружественным Н.А. Второвым, внезапно изъявившим желание заполучить активы. Тот быстро приобрёл у них цементный завод, намереваясь продолжить покупки, но тут появились питерские банки.

Они не могли упустить заводы Кольчугина и Белорецкие заводы, расположенные на Урале и выплавлявшие значительный объём российской меди. Вогау вынуждены уступить, мотивируя своё решение разросшимися масштабами дела и потребностями крупных затрат, кои им не по силам[2300]. Хорошо понятно, кому это было по силам: Белорецкие заводы переходят под контроль Петроградского международного и Учётно-ссудного банка[2301]. Товарищество Кольчугина, в свою очередь, достаётся Русско-Азиатскому банку[2302]. «Вешать» активы стратегического значения на Рубинштейна было бы уже явным перебором. Что касается Второва, то он, разумеется, «утратил» интерес к приобретению акций этих предприятий, о чём извещал более удачливых претендентов[2303]. Остаётся добавить, что экзекуция на вариации немецкого засилья готовилась и в отношении Кнопов. Хотя руководители этой фирмы являлись немцами с русским подданством, тучи сгущались и над ними. Кнопы даже изменили именование родительского торгового дома, учредив новое товарищество под названием «Волокно», куда перевели свои активы. В уставе новой фирмы специально подчёркивалось, что её основатели исключительно российские граждане. Однако это не уберегло их от правительственного надзора, установленного осенью 1916 года[2304].

Приведённый выше материал показывает, как разворачивалась атака на торгово-промышленный мир Первопрестольной; питерское финансовое давление ощутимо нарастало. В свою очередь, Москва прекрасно отдавала себе отчёт в происходящем и не сидела сложа руки. Лето 1915 года, напомним, вошло в российскую историю как период определённых парламентских надежд, когда царский фаворит А.В. Кривошеин пытался подвинуть Николая II на соответствующие изменения в государственном строе. Это сопровождалось удалением некоторых членов кабинета, ненавистных общественности, и в первую очередь военного министра В.А. Сухомлинова. Вместо него был назначен А.А. Поливанов, его бывший товарищ по министерству, удалённый ещё до войны за слишком тесные связи с думцами. К нему тут же потянулись А.И. Гучков, П.П. Рябушинский, лидеры Земского и Городского союзов и др.[2305] Поливанов не замедлил с коррективами политики вверенного ему министерства. Речь о реорганизации детища Сухомлинова и питерских финансистов — Особого совещания по обороне. Этот орган задумывался питерскими банкирами, однако теперь в нём начали солировать избранные представители Госдумы и Госсовета[2306]. И хотя парламентский проект был отвергнут, а нижняя палата в начале сентября распущена, Особое совещание по обороне продолжило свою деятельность. Так оппозиционные круги обрели плацдарм для атак на своих недругов. Как вспоминал один из военных чинов, проходившие заседания «сильно напоминали Государственную думу — те же лица, те же разговоры, то же направление»[2307].

Новый состав Особого совещания сосредоточился на секвестре частных предприятий в казну. Прежде всего это коснулось крупных индустриальных активов, принадлежащих питерским банкам и задействованных в судостроительной программе. Они сразу же вызвали пристальный интерес у совещания во главе с военным министром Поливановым, обнаружившим там массу неурядиц. В результате национализированными оказались принадлежавший Русско-Азиатскому банку Путиловский завод, общество Беккер (Ревельский, Любавский и Рижский завод) Петроградского частного банка, а также Русское судостроительное общество Петроградского международного банка[2308]. Это были весьма болезненные удары, вызывавшие большое раздражение у питерских банкиров. Практика секвестров началась с Путиловского завода, чего удалось добиться только со второго раза. Особое совещание устами известного депутата и критика правительства кадета А.И. Шингарёва констатировало: финансовые дела на предприятии запутанны, а администрация вынуждена набирать заказы в надежде оплатить за их счёт старые долги[2309]. Однако сломить А.И. Путилова оказалось нелегко: знаменитый финансист не уклонился от визита на заседание Особого совещания, куда его пригласили для объяснений. В весьма агрессивной форме он отверг все обвинения в адрес