Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гарет думал точно о том же самом. И о том, как простился с Марией. После Великой Ночи он не навещал Тополиную Рощу, хотя очень хотел – боялся. Стыдился своего порыва, стыдился своих слов, сказанных наутро, и себя самого. И не мог забыть, как Мария сказала: «Может, вам обоим не из-за чего переживать, а вы огород городите на пустом месте?». Герцог убеждал себя, что в их отсутствие прибудет, наконец-то, Килмоэль, заберет свою племянницу, и Мария заживет в Таурине или Эльфгарде, в любом эльфийском городе восточного побережья, как эльфа, со временем создаст с каким-нибудь эльфом семью… И что он, Гарет, будет этому только рад.
На ферме, где Гэбриэл навестил больную девушку, их и настигло известие о случившемся в охотничьем замке. Братья мгновенно рванули туда, но обнаружили пепелище, до сих пор дымящееся, постреливающее и источающее сильный запах гари, и больше ничего: ни следа людей или животных.
– Это Птицы, ваши высочества! – твердил крутившийся подле них егерь, принесший тревожную весть, – как есть, Птицы, чтобы им всем лютой смертью издохнуть! Люди видели в деревне чель… полукровок, пятеро, в броне их, с птицею летящей, ехали, значит, глумясь и хохоча, как демоны какие! Дитишем покойный, царствие ему небесное, очень сильно на них злой был, за браконьерство в ваших, ваше сиятельство, угодьях, очень радел о ваших богатствах, значит. Вот они и отомстили ему… Помилуй его, Господь! – Егерь снял шапку и перекрестился на руины. – Сильно пьющий был мужик, но лесник отменный, от Бога. Не повезло ему в жизни, от того и запил, бедолага. Жена погибла, сынок вырос дрянной, прости, Господи, о мертвых так нельзя, но вы и сами, ваши высочества, его видели.
– Никто не спасся? – Спросил Гарет. – Может, кто-то смог вырваться… убежать?
– Ничего такого не знаю. – Вздохнул егерь. – И скотины нет, пару курей людишки поймали в кустах, и все. И собаки ихние ночью выли, так уж тошно выли, сил нет никаких.
– Значит, скотина не погибла… – Протянул Гарет.
– Истинно говорю вам: Птицы это! – Обрадовался егерь. – Кто еще-то? И скотину забрали – они завсегда так делают. Ферму али хутор спалят, а вещи и скот прихватят. Тем и промышляют.
– И людей убивают? – Впервые подал голос Гэбриэл. Егерь запнулся, почесал в затылке.
– Да как-то… прежде не водилось это за ними. Но ведь они ж из мести сотворили-то это! – Обрадовался он логичной причине. – А скотину-то так забрали, по привычке своей грабительской!
– Если это и в самом деле они сделали, – поиграл желваками на скулах Гарет, – я не посмотрю, что полукровки, я их всех на кол посажу… сучат паскудных! Это не лесничего они убили, они нам, Хлорингам, в рожу плюнули!!! – Стиснул ременный повод, и Гром заплясал под ним, фыркая на запах гари и жар, все еще источаемый пожарищем. – У Дитишема остались родственники?
– Нет, ваше высочество. Сын неженатый был, тетка померла. С ним племянница жила… Да вы знаете. Но она, видать, тоже погибла, помилуй ее, Господь.
– Да… бедная девочка. – Тихо произнес Гарет, бросая последний взгляд на руины. Не судьба. Ни ей жить лучше, ни ему – завести себе содержанку-кватронку. – Поехали, Младший. Здесь нам больше делать нечего.
Шторм, выполнив приказ Хозяина, возвращался в Гранствилл после расправы над лесничим и охотничьим домом Хлорингов, и сердце его билось всё сильнее и мучительнее с каждым километром, приближающим его к этому городу – и к Габи. Он ни на секунду не усомнился в том, что сделал, напротив, гордился сделанной работой: Хозяин будет доволен… Но сердце его стремилось не в Найнпорт, а в Гранствилл, в старый запущенный дом, из окна верхнего этажа которого Шторм мог увидеть Габи, пусть и в объятиях другого. Зачем ему это нужно, Шторм не понимал и не задумывался, всё казалось ему странным, но естественным: что он вообще знал об этом прежде?.. Он знал от Хозяина, что женщины коварны и могут получить над мужчиной большую власть, которую употребят во зло, чтобы мужчину уничтожить, погубить навеки. Умом Шторм понимал, что с ним именно это и произошло, и ненавидел Габи за это, всем сердцем стремясь разрушить эту власть, в свою очередь уничтожив эту дайкину… Так, во всяком случае, ему казалось. По дороге, подгоняя усталого коня, он раздумывал о том, как убьёт тварь, лично, лицом к лицу, глядя в глаза, и его охватывала странная дрожь при этих мыслях, которые то и дело сбивались на другое – не на убийство, а на что-то … иное. При этом он точно знал, что не позволит себе прикоснуться к её телу со страстью – иначе уже не сможет её убить, он никогда не мог даже ударить ту, которую имел. Стыдился этого, ненавидел себя за это, но сделать со своим эльфийским естеством ничего не мог – так волк никогда не тронет суку, даже если это не волчица, а собака. Уверенный в своих силах и своей преданности Хозяину, Шторм торопился, не остановившись даже, когда началась гроза, и въезжал в город за час до рассвета, мокрый, грязный, на усталом коне, которого оставил в конюшне при воротах, и, ничего не отвечая на предложение стражника передохнуть в харчевне у ворот, пешком пошёл на улицу Вязов. Стражник сплюнул, шёпотом помянув «высокомерную нелюдь», но и не подумал получше расспросить приезжего или приглядеться к нему – эльфы для большинства людей были на одно лицо, во-первых, а во-вторых, как бы люди их ни ненавидели, но ничего плохого от них в ответ не ждали. На то и рассчитывал в самом деле Драйвер, посылая сюда именно Шторма.
Кот каким-то образом знал о том, что его приятель вернётся именно сегодня: сидел, спрятавшись от дождя под карнизом на окне, и встретил Шторма громким мяуканьем, всячески показывая ему свой респект: выгибая спину, переступая лапами и от избытка чувств вытирая щёки о наличник. Шторм, неожиданно тронутый, снял кота
