Тишина. Легкие шаги.

Щелкнула зажигалка…

Капитан не выдержал и открыл глаза.

Возле маленького оконца в луче солнечного света стояла с сигаретой в руке Вероника, озирая комнату с самодовольным видом полководца, одержавшего только что славную победу.

– О, – сказала она, заметив, что Кароль смотрит на нее, – вас, оказывается, пушкой не разбудишь, капитан! Я тут, пока убиралась, изрядно гремела – не нарочно, конечно… А вы и ухом не вели!

И взгляд, и тон – словно ничего не было между ними…

– На кой черт вам понадобилось убираться в этой дыре? – лениво поинтересовался Кароль, приподнимаясь и садясь на широкой, заваленной сеном лавке, служившей некогда кроватью целому семейству хобгоблинов. – И который теперь час?

– Захотелось – и убрала, – сказала Вероника, – велика важность! Чтобы следующие гости не пугались. А то паутина кругом, полы лет двести не мыты… Что же до часу, то, судя по солнцу, уже не полдень. Но еще не вечер.

– А зачем я, интересно, спрашиваю? – спохватился он и, подняв руку, взглянул на свои «Картье». – Четыре. Это что же, я все девять часов продрых?! Неплохо… Феркаэль не приходил?

– Заглядывал на минутку. Михаил Анатольевич все ему рассказал, он попросил у меня талисман и снова ушел.

– Вот как?.. А что там за зануда на дудочке играет?

– Это Гиторн. Не на дудочке, на свирели.

– Кто бы мог подумать, – проворчал Кароль и опрокинулся навзничь в душистое сено. Сладко потянулся. – О-хо-хо…

– Не выспались? – заботливо спросила Вероника.

– Выспался… И видел дивный сон. Будто бы я – не я, а восемнадцатилетняя Мария Каллас. Сижу на золотом троне и пою, как соловей. А Клаузевиц и Мольтке дерутся из-за меня на дуэли. Сабли заточки «черный гусар», усы палашами торчат!..

– Дудочкой, видать, навеяло… – усмехнулась сказочница. – До чего же у вас все-таки разнообразные интересы, капитан!

– Это да. Что есть, то есть. Только вот, как сказал кто-то из великих, от всеядности – один шаг до ненужности.

Вероника вздрогнула. Подняла на него сделавшийся вдруг виноватым взгляд.

– Кароль… пожалуйста, забудьте, что я вам тогда наговорила… в лесу. Ничего подобного я не думаю и не чувствую.

– Уже забыл, – сказал он. Но глаза отвел. – И вы забудьте. А где все остальные масьёры?

Она вздохнула.

– Масьёр Овечкин лежит под яблоней, закрыв глаза, и делает вид, что размышляет. Заниматься со мной отказался… А масьёр Антон вот уже битый час играет в камушки. С мальчиком, который вылез из колодца, когда я набирала воду. Зовут его Рунна-Ри, и лет ему, по его словам, около семисот. Очень милый ребенок…

– Пойти, что ли, присоединиться к ним? – оживился вдруг Кароль. – У этих пройдох-водяных иногда случаются в наличии такие дивные магические штучки – закачаешься!

Он соскочил с лавки, еще раз с хрустом потянулся и двинулся к распахнутой настежь двери, откуда внутрь дома задувал теплый, пахнущий соснами ветер. Сказал на ходу:

– Вдруг выиграю у него что-нибудь эдакое, отчего начну понимать рыб. Или, на худой конец, женщин.

Придумать достойную ответную реплику Вероника не успела. Кароль застыл на пороге, вглядываясь в даль.

– А вот и хозяин леса! Кажется, вас интересовало, как он передвигается? Самое времечко посмотреть!

Она торопливо подошла к двери, и он посторонился, пропуская ее на крыльцо.

* * *

Феркаэль, как оказалось, не прыгал на своей единственной ноге и не пользовался телепортацией. Он неспешно плыл над самой землей, словно стоя на невидимой платформе, и перевитые листьями длинные волосы его слегка развевались на ветру…

Следом шли два оленя с золотыми рогами, но, завидев людей, эти чудесные звери сразу остановились, зафыркали и, развернувшись, потрусили обратно в лес.

Михаил Анатольевич, лежавший под яблоней, которая росла посреди двора, встрепенулся. Сел и тоже посмотрел из-под руки на Феркаэля. Великан Гиторн опустил свирель. Из-за дома, как будто услышав некий беззвучный сигнал, выглянул Антон, и к тому моменту, когда хранитель Броселианы приблизился к палисаднику, возле крыльца уже собрались все его гости, и великан готовился отчитаться за успешно выполненное поручение.

Явился было и водяной Рунна-Ри, прелестное вечное дитя в венке из водорослей, но, повинуясь строгому взгляду Феркаэля, немедленно поспешил обратно в свой колодец. Великана хозяин леса тоже отослал, поблагодарив за усердие, – как выяснилось, на свирели тот играл вовсе не для собственного удовольствия. Звуки этого волшебного инструмента отпугивали желающих приблизиться к избушке хобгоблина Тика с дурными намерениями…

А потом Феркаэль уселся на пень, появившийся посреди палисадника неведомо откуда, и улыбнулся гостям, обведя их по очереди сияющим взглядом своего зеленого ока.

– Я сделал то, о чем меня просили, – сказал он просто и, сняв с шеи талисман Вероники, передал его владелице.

– Уже? – От неожиданности у нее перехватило дыхание. – И что?..

Дышать, кажется, перестали все. Капитан Хиббит слегка подался вперед.

– Ты прочел эту чертову надпись?!

– Разумеется, – сказал Феркаэль. – И труды мои не оказались напрасными. Вы были правы, полагая, что она поможет вам в поисках.

И, не дожидаясь дальнейших вопросов, он размеренным голосом произнес – наконец-то целиком! – заклинание, составленное неведомым предком Вероники Андреевны Крыловой с целью лишить ее всякого счастья в жизни…

– «Именем Ульма-Отца

Связываю сердца.

На Священной горе

Дочери рода Дорэ

Станет супругом тот,

Кто ведет от Дракона род.

Память Ульма и Кровь —

Единственная любовь».

Феркаэль умолк, и в палисаднике на некоторое время воцарилась тишина.

Все, кроме Антона, который, побледнев, уставился себе под ноги, продолжали смотреть на хранителя леса так, словно ожидали от него еще какого-то откровения.

Но тот не прибавил к сказанному ни слова. И первым в том, что ничего не понял, признался капитан Хиббит.

– Ты считаешь, это нам поможет? – спросил он, скептически вскидывая брови и вновь опираясь на перила крыльца. – По мне, так единственная полезная информация здесь – родовая фамилия нашей благородной дамы, Дорэ!..

Судя по всему, капитан оправился уже после столкновения с лесной ведьмой и опять вошел в роль предводителя – знающего, как надо разговаривать и с бродягами, и с магистрами черных орденов, и с непостижимыми волшебными существами, отвечающими за благополучие самых колдовских и опасных мест Квейтакки… Надо думать, он действительно это знал – хозяин Броселианы, во всяком случае, как будто не усматривал в его непринужденных манерах никакой непочтительности.