Таково было угрожающее положение дел в Америке, когда война с Великобританией быстро надвигалась. Бонапарт не был человеком, готовым уступить перед одной только угрозой враждебных действий в отдаленных пустынях Луизианы, но ему было ясно, что в случае разрыва с Великобританией всякое французское владение на берегах Мексиканского залива неизбежно должно было перейти или к ней, или в руки американцев, если он возбудит вражду последних. В Вашингтоне тогда полагали, что Франция приобрела от Испании также и Флориду, в которой были военно-морские порты, существенно важные для обороны Луизианы. 12 апреля 1803 года прибыл в Париж Монро, посланный Джефферсоном в качестве чрезвычайного посла для переговоров, совместно с постоянным американским посланником во Франции, об уступке Флориды и Нового Орлеана Соединенным Штатам. Это вызывалось желанием последних обеспечить за собой Миссисипи вниз до ее устья, в качестве западной границы. Прибытие Монро было в высшей степени своевременным. Лорд Уитворт за пять дней перед тем сообщил британскому кабинету, что если только французское правительство не приготовилось дать требуемых объяснений, то дружественные отношения с ним не могут более продолжаться. В то же самое время в лондонских газетах началось обсуждение предположения об отправке пятидесятитысячного отряда для взятия Нового Орлеана. Три дня спустя, 10 апреля, Первый консул решился продать Луизиану; и Монро по прибытии оставалось только установить условия сделки, которая в сущности не составляла цели его миссии, но которая давала его стране обладание западным берегом Миссисипи по всему ее течение и обоими берегами от ее устья почти до Батон-Ружа на протяжении свыше двухсот миль. Договор, подписанный 30 апреля 1803 года, дал Соединенным Штатам «всю Луизиану, в тех границах, как владела ею Испания», всего за восемьдесят миллионов франков. Таким образом страх перед морской силой Великобритании был решающим фактором[119]в деле передачи в руки Соединенных Штатов обширной страны, известной под именем Луизианы и простирающейся от Мексиканского залива к Канаде и от Миссисипи к Мексике, с плохо определенными границами в том и другом направлениях… Это приобретение поставило Штаты на тот путь расширения к западу, который привел их к берегам Тихого океана.

Оставив позицию, которой не мог защищать, и обеспечив, поскольку от него зависело, французские владения за морем, Бонапарт мог теперь сосредоточить все свое внимание на тех планах «покорения» Британских островов, которые так давно зрели в его творческом уме.

С самого начала было очевидным, что Великобритания, имеющая в трех королевствах только пятнадцать миллионов жителей, не могла сделать вторжение в континентальные владения Франции, с ее более чем двадцатипятимиллионным населением. Это было тем более так потому, что требования военного флота королевства, его огромного торгового мореходства, а также его фабричной и промышленной системы – обширной и сложной, а потому способной серьезно расстроиться в целом при всяком нарушении ее частей, – оставляли для пополнения британских армий незначительное число людей, по сравнению с тем, каким располагала Франция. В последней капитал и фабричная деятельность, торговля и судоходство исчезли, и потому почти весь низший класс населения обратился в земледельческое крестьянство, из среды которого конскрипция могла свободно удовлетворяться без существенного увеличения бедности страны или расстройства социальной системы.

Эта кажущаяся неспособность Великобритании вредить Франции вызвала насмешливое замечание, что едва ли стоит стране начинать войну для того, чтобы показать, что она могла поставить себя в выгодное положение для обороны. Такая точка зрения была, однако, весьма поверхностной. Явным основанием для Великобритании начать войну была необходимость сопротивления захватам со стороны соседнего государства, на чем настаивало министерство и что признавала и энергичная оппозиция. Из таких захватов на континенте некоторые уже состоялись, и на время по крайней мере с ними приходилось мириться; но нельзя было помириться с ясно обнаружившимся намерением Франции делать их и в странах, где ее успех серьезно компрометировал бы колониальное господство Великобритании. Последняя объявлением войны восстановила свои права, как воюющая сторона, и сейчас же возобновила свое господство на море. Она «протянула руки своего владычества» ко всем пунктам длинной береговой линии противника и, следуя стратегии предшествовавшей войны, под управлением того ветерана-моряка, который внушил ей такую энергию, воспрепятствовала своему врагу осуществить какую бы то ни было большую операцию, способную потрясти ее всесветное господство или нанести серьезный вред какому-либо пункту ее владений. Британские эскадры, оцеплявшие французские берега и блокировавшие французские порты, составляли первую линию обороны, которая защищала британские интересы от Балтики до Египта, британские колонии в четырех частях земного шара и британские коммерческие суда, рассеянные в изобилии по всем морям.

В этом состояло ее преимущество в войне, мотивом которой в сущности была оборона. В наступательных же операциях Великобритания внезапностью своих действий нанесла противнику удар, значение которого никто не понимал лучше чем Бонапарт. Что он имел целью в конце концов войну, это в высшей степени вероятно. Его инструкции Декану, генерал-капитану французской Ост-Индии, помеченные 15 января 1803 года, говорят о возможности войны около начала сентября 1804 года. Но как мало задорный отчет Себастиани указывал на желание немедленного разрыва, видно из секретного сообщения, которое Бонапарт послал Андреосси в Лондон в самый день оставления Уитвортом Парижа. Несмотря на свое хвастливое желание видеть Великобританию скорее на Монмартре, чем на Мальте, Первый консул тогда писал: «Скажите генералу Андреосси, чтобы он, по удостоверении, что прилагаемая нота сообщена английскому правительству, внушил последнему через гражданина Шиммельпенника, или какими-либо другими косвенными путями, что если Англия безусловно отклонит предложение передать Мальту одной из гарантирующих ее держав, то мы не будем противиться тому, чтобы Англия удержала за собою этот остров на десять лет, при условий передачи во владение Франции полуострова Отранто. Важно, чтобы, если нет шансов на успех этого предложения, английскому правительству не было сделано такого сообщения о нем, которое оставило бы какой-либо след', и чтобы мы здесь имели возможность отрицать, что наше правительство могло когда-либо допустить это предложение». Бонапарт понял ясно, что Великобритания, «схватив его за руку», низвергла французский флот прежде, чем он начал подниматься. «Мир, – сказал он, – необходим для восстановления флота, для снабжения наших портов, лишенных материала, и еще потому, что при нем открыта единственная арена для обучения наших эскадр, т. е. море». – «Корабли, колонии, торговля», нужду в которых он открыто признал впоследствии под Ульмом, были уничтожены одним и тем же ударом. Как расстроены были финансы Франции, как упал ее кредит, этого никто не знал лучше, чем он, который тогда, как и в течение всего своего правления, старался поднять цену ассигнаций неблаговидными правительственными ухищрениями; и самый главный из всех источников богатства, морская торговля, был уничтожен морской силой Великобритании, которая с того времени постоянно оцепляла тесным и все более суживавшимся кольцом берега Франции.