– Только эти пять недель – и все. А совокупляться мы разрешаем лишь в течение двух недель.

– Но почему же?

Архинаместник делает рожки:

– Из принципиальных соображений. Они должны быть наказаны за то, что были наказаны. Это закон Велиала. И должен сказать, мы их действительно наказываем, если они нарушают правила.

– Понятно, понятно, – соглашается доктор Пул, с неловкостью вспомнив о сценке, разыгравшейся в дюнах между ним и Лулой.

– Это довольно сложно для тех, кто склонен к старомодной системе спаривания.

– И много у вас таких?

– Пять-десять процентов населения. Мы называем их «бешеными».

– И не позволяете?..

– Если они попадаются к нам в руки, мы с них спускаем шкуру.

– Но это же чудовищно!

– Конечно, – соглашается архинаместник. – Но вспомните вашу историю. Если вы хотите добиться солидарности, вам нужен или внешний враг, или угнетенное меньшинство. Внешних врагов у нас нет, поэтому приходится извлекать из «бешеных» все, что можно. Для нас они – то же самое, чем были для Гитлера евреи, для Ленина и Сталина – буржуазия, чем были еретики в католических странах и паписты в протестантских. Если что не так – виноваты «бешеные». Не представляю, что бы мы без них делали.

– Но неужели вам никогда не приходит в голову подумать о том, что чувствуют они?

– А зачем? Прежде всего таков закон. Заслуженное наказание за то, что ты был наказан. Во-вторых, если они будут проявлять осторожность, то избегнут наказания. От них требуется лишь не рожать детей, когда не положено, и скрывать, что они влюбились и находятся в постоянных сношениях с особой противоположного пола. И потом, если они не хотят соблюдать осторожность, то всегда могут сбежать.

– Сбежать? Куда?

– На севере, неподалеку от Фресно, есть небольшая община. На восемьдесят пять процентов – «бешеные». Конечно, путь туда опасен. Очень мало воды по дороге. И если мы ловим беглецов, то хороним их заживо. Но они вполне вольны пойти на этот риск. А потом, есть еще священство. – Архинаместник показывает рожки. – Будущее каждого смышленого мальчика с ранними задатками «бешеного» обеспечено: мы делаем из него священнослужителя.

Следующий вопрос доктор Пул осмеливается задать лишь через несколько секунд.

– Вы имеете в виду, что?..

– Вот именно, – отвечает архинаместник. – Ради Царства Ада. Не говоря уже о чисто практических соображениях. В конце концов, должен же кто-то управлять общиной, а миряне делать это не в состоянии.

На секунду шум на арене становится просто оглушительным.

– Тошнотворно! – в порыве сильнейшего омерзения скрипит архинаместник. – Но это пустяки по сравнению с тем, что будет потом. Как я благодарен, что меня уберегли от подобного позора! Это ведь не они – это враг рода человеческого, вселившийся в их отвратительные тела. Будьте добры, взгляните вон туда, – архинаместник притягивает к себе доктора Пула и указывает на кого-то своим толстым пальцем. – Вон там, слева от главного алтаря, некто обнимается с маленьким рыжеволосым сосудом. И это вождь, вождь! – насмешливо подчеркивает он. – Что за правитель будет из него в течение следующих двух недель?

Подавив в себе искушение пройтись по поводу человека, который хоть временно и отошел от дел, но вскоре снова обретет всю полноту власти, доктор Пул нервно хихикает.

– Да, он явно отдыхает от государственных забот.

Рассказчик

Но почему, почему он должен отдыхать непременно с Лулой? Низкая тварь, вероломная шлюха! Но в этом есть хоть одно утешение – и для застенчивого человека, мучимого желаниями, которые он не осмеливается удовлетворить, утешение весьма существенное – поведение Лулы говорит о ее доступности, в Новой Зеландии, в академических кругах, поблизости от матушки об этом можно лишь тайно мечтать как о чем-то прекрасном, но несбыточном. Причем доступна, оказывается, не только Лула. То же самое, и не менее активно, не менее громогласно, демонстрируют и мулатки, и Флосси, и пухленькая немочка с волосами цвета меда, и необъятная армянская матрона, и светловолосая девчушка с большими голубыми глазами…

– Да, это наш вождь, – горько говорит архинаместник. – Пока дьявол не покинет его и всех остальных свиней, властвовать будет церковь.

Несмотря на непреоборимое желание быть сейчас на арене с Лулой, а если на то пошло, то и с кем угодно, безнадежно воспитанный доктор Пул высказывает подходящее случаю замечание о духовной власти и временном могуществе.

Не обращая на его слова внимания, архинаместник отрывисто бросает:

– Ну, пора браться за дело.

Он подзывает послушника, берет у него сальную свечку и идет к алтарю, находящемуся в восточном конце святилища. Там стоит свеча из желтого пчелиного воска, фута четыре высотой и непропорционально толстая. Архинаместник преклоняет колена, зажигает эту свечу, делает пальцами рожки и возвращается к месту, где стоит доктор Пул, который широко раскрытыми глазами, словно зачарованный ужасом и собственным вожделением, наблюдает происходящий на арене спектакль.

– Посторонитесь, пожалуйста.

Доктор Пул отходит.

Послушник отодвигает сначала одну половинку двери, затем другую. Архинаместник выходит вперед и, остановившись в дверном проеме, прикасается к золоченым рогам на тиаре. Музыканты, стоящие на ступенях главного престола, пронзительно дуют в свои флейты из бедренных костей. Шум толпы смолкает, и лишь время от времени тишина нарушается мерзкими выкриками радости или боли, которые, видимо, никак не сдержать – слишком уж они яростны. Священники начинают антифон.

Полухорие 1

Пришло время,

Полухорие 2

Ведь Велиал безжалостен,

Полухорие 1

Время конца времен

Полухорие 2

В хаосе похоти.

Полухорие 1

Пришло время,

Полухорие 2

А Велиал ведь у вас в крови,

Полухорие 1

Время, когда рождаются в вас

Полухорие 2

Не ваши, чужие

Полухорие 1

Зудящие лишаи,

Полухорие 2

Распухший червь.

Полухорие 1

Пришло время,

Полухорие 2

Ведь Велиал ненавидит вас,

Полухорие 1

Время смерти души,

Полухорие 2

Время гибели человека,