К 1 января 1934 г. комиссии проверили 1,5 млн. из 3,56 млн. членов партии, исключив из партии 17% и еще 6,3% понизив до кандидатов и сочувствующих. В Москве доля исключенных (13,6%) оказалась ниже общесоюзного уровня. Мотивы исключения в значительной мере не носили политический характер (см. табл. 40).

Таблица 40.

Основания для исключения из партии в ходе чистки 1933 г.,[225]

(Категория исключенных …… % проверенных во всех затронутых чисткой организациях / % исключенных во всех затронутых чисткой организациях / % исключенных в Москве и Московской области)

«Классовые враги», «классово чуждые» …… 2,7 / 16,1 / 13,4

«Двурушники» …… 0,9 / 5,4 / 5,1

«Перерожденцы» …… 1,5 / 8,9 / —

Нарушители партдисциплины …… 3,5 / 20,8 / 27,3

«Карьеристы» …… 1,4 / 8,3 / —

«Морально разложившиеся» …… 2,0 / 11,9 / 27,6

Пассивность …… 4,2 / 25,0 / 23,7

Другие причины …… 0,6 / 3,6 / 2,9

Всего …… 16,8 / 100,0 / 100,0

В Москве чистка началась в июне 1933 г. с речи Кагановича и «митингов» на заводах. Главой Московской комиссии по чистке был член Московского горкома партии и ЦК ВКП(б) В. Г. Кнорин. По районам были образованы комиссии в составе трех человек. Чистка в отдельных парторганизациях прошла открыто и при участии множества беспартийных. Каждый член партии должен был рассказать «треугольнику» о своей биографии, отчитаться о работе и ответить на вопросы членов комиссии и присутствовавших на собрании. Участие в собрании было весьма активным. Елена Боннер в своих воспоминаниях описывает, как в 10-летнем возрасте она пережила чистку:

«Чистка проходила по вечерам, сразу после возвращения взрослых с работы, и продолжалась довольно долго, может быть, две недели, а может, и месяц. В первые дни обстановка была напряженной, и много детей собирались за портьерой “красного уголка”, чтобы участвовать во всем этом. […] Чистка протекала следующим образом: за столом на сцене сидело несколько человек. Они вызывали того, кто должен был подняться на сцену, и стоя лицом к залу и боком к ним, отвечать на все вопросы. Вопросы задавались как сидящими за столом, так и из зала. Но еще до вопросов вызванный должен был рассказать что-то о себе. Иногда подробно, иногда кратко. Все были очень возбуждены и говорили часто беспомощно, со множеством слов-паразитов наподобие “так сказать”, “ты понимаешь” и покашливанием. Они стояли на сцене, как школьники, не выучившие урока. Все обращались друг к другу на “ты” и, разумеется, по фамилии, и, когда вызывали следующего, они говорили “товарищ” и называли фамилию. При этом некоторых спрашивали подолгу, а других совсем немного: о Черчилле и оппозиции, о Китае и индустриализации, о сталинских шести условиях форсированного развития хозяйства. Эти условия я знала наизусть, лучше многих из проходящих чистку. […]

После этого спрашивали о женах и иногда о детях. При этом обнаружилось, что некоторые мужья избивали своих жен и пили много водки. […] Подчас кто-то из таких коммунистов обещал, что не будет больше драться и пить водку. Но по многим служебным и партийным сюжетам они также часто говорили, что “больше не будут так делать” и что “все ясно”. Ситуация весьма напоминала школьную учительскую: учитель сидит, а ты тараторишь: “все понятно”, “больше так не будет”, “конечно, я неправильно сделал”. Однако ты говоришь это не по убеждению, а только для того, чтобы побыстрее выскочить из учительской в зал, где другие в это время отдыхают на большой перемене. Во всяком случае люди здесь были более возбуждены, чем ученики перед учителем. Некоторые почти плакали. У всех без исключения был жалкий вид. Для некоторых процедура затягивалась надолго; иногда за вечер чистку проходило трое человек, а иногда один-единственный».

Эндрю Смит, американский коммунист, работавший в 1932— 1935 гг. на московском Электрозаводе, пока глубоко разочарованный не вернулся в Соединенные Штаты, также подвергся чистке. Если верить его свидетельству, рабочие считали чистку «цирком», поскольку исключали только рядовых членов партии, тогда как собственно ответственные персоны не только не затрагивались этой процедурой, но и сами ею руководили. Политически неразвитые, но конформистски настроенные рабочие проходили чистку безболезненно, других же, кто по тем или иным причинам стал неудобен, обвиняли в различных преступлениях, большей частью, как пишет Смит, надуманных. Многие функционеры, опасавшиеся, что их незаконные действия выйдут наружу, подкупали своих рабочих, чтобы те не донесли на них. Также и в Магнитогорске чисткой руководили высшие партийные чины, и исключения из партии касались больше рядовых членов, недавно вступивших в партию, а не представителей аппарата.

«Ударник Метростроя» в номере от 15 декабря 1932 г. объявил о решении Политбюро провести партийную чистку. Главной ее целью на Метрострое признавалось избавление от тех членов партии, кто имел родственные связи с кулаками и скрывал свое происхождение, а также от антисемитски и шовинистически настроенных элементов. За несколько недель до этого стали известны подобные случаи. Один бригадир и член партии, чей отец, как собственник ветряной мельницы, был исключен из колхоза, написал в правление этого колхоза, что он является членом Центрального комитета и всех арестует, если его семью не примут обратно. Антисемитские и националистические выражения (оскорбления татар, башкир, мордвин) были распространенной практикой.

Чистка на Метрострое началась в конце мая 1933 г. с «открытых партдней». Ячейки и партгруппы проверяли друг у друга состояние учетных карточек, уплату членских взносов, работу организаций и отдельных коммунистов. На партийных собраниях члены партии держали отчет о своей деятельности. Кампания подробно освещалась на страницах «Ударника Метростроя». Важное значение придавалось участию в партсобраниях по чистке беспартийных рабочих. Их участие в кампании критики, а с другой стороны — демонстрация беспартийным образцовых коммунистов должны были укрепить связь партии с массами и доверие к ней со стороны беспартийных.

Партячейки прикрепили к партгруппам и отдельным членам партии политически подкованных коммунистов, которые в личных беседах разъясняли смысл и ход чистки и подтягивали «слабых» коммунистов по теоретическим вопросам. Коммунисты получили устав и программу партии и должны были заниматься в специально созданных политических кружках, чтобы расширить свой политический кругозор.

Параллельно с этим в конце мая 1933 г. началась так называемая перекличка: члены партии представляли себя в газете, публично отчитывались о том, могут ли они сами считаться хорошими коммунистами, спрашивали сами себя, в состоянии ли пройти чистку. Основная тяжесть самокритики направлялась на общественную работу. Как ритуальные заклинания звучали признания большинства в том, что они мало читают, мало знают о важных политических вопросах, слабо участвуют в массовой работе, мало делают для повышения своего политического уровня и т. д. Одновременно они указывали на упущения в работе других товарищей или партгрупп и ячеек. Заниматься самооправданием считалось недопустимым. «Нет места перерожденцам, зажимающим самокритику» — такой статьей откликнулся «Ударник Метростроя» на жалобу учеников фабрично-заводского училища, подвергшихся притеснениям после того, как они выступили с критикой дирекции училища и аппарата партячейки.