– Мы здесь, чтобы попрощаться с Фреей Грэффхам – дочерью, сестрой и тетей, коллегой и другом – и чтобы почтить ее память, и я знаю, что это одна из самых тяжелых вещей, с которой многим из вас придется столкнуться. Фрея пробыла с нами, в Уголовном розыске Лаффертона, совсем короткое время, но немногие до этого оставляли после себя такой яркий и чистый образ или становились нам настолько дороги.

Кэт не сводила глаз с лица своего брата. Он был хорошим оратором, он не выпячивался, говорил четко, убедительно и абсолютно искренно. Он будто снова вернул Фрею к жизни, сумел передать какую-то часть ее живости и веселости, ее ума, ее любви к работе, к своему новому дому, к своим коллегам, к пению – и к этому собору. Он трогательно говорил о ее смерти и ожесточенно – о ее обстоятельствах, клеймил грязь и зло и хвалил отвагу своих коллег, напоминал им о том риске, которому подвергаются офицеры полиции каждый день, просил их о поддержке и о том, чтобы они молились за живых, даже если сегодня собрались почтить память умершего. Это было эмоциональное обращение, и вся паства снова была впечатлена и тронута до слез.

Потом было представление к награде и молитва, закрывающая службу. Внезапно разум Кэт обратился к Эйдану Шарпу; он как будто вживую встал перед ней, надменный, гордый, улыбающийся. Она как будто взглянула злу прямо в глаза.

Шестеро полицейских, включая Нейтана Коутса и Саймона Серрэйлера, сделали шаг вперед и водрузили гроб Фреи на плечи.

«Господи, помоги нам», – подумала Кэт, глядя на светлое дерево гроба, на единственный венок белых роз и фрезий, лежавший сверху, на скорбные лица несущих. Она наклонила голову, когда они проходили мимо. «Боже, помоги…»

Но впереди ее ждало еще многое. Похороны Дебби Паркер и Айрис Чатер были не такими важными событиями и проходили в других местах, это были печальные и унылые церемонии, которые несли в себе всю тяжесть вопросов, оставшихся без ответов, и смятения, и ярости, которые не находили никакого разрешения. Но сейчас, здесь, когда орган играл великий хорал Баха «Проснитесь, спящие!», как будто бы появилось какое-то разрешение, как будто бы проявилась во всем какая-то высшая справедливость. Смерть была беспорядочной, разрушающей, уродливой, но похоронные службы, такие как эта, отбрасывали на нее луч света, давали силу и успокоение.

«Где бы я была сейчас и как бы я смогла продолжать, если бы у меня не было этого?» Кэт снова наклонила голову.

Полицейский почетный караул выстроился вдоль дороги, по которой гроб Фреи несли к катафалку, золото и серебро засверкали на солнце, и на секунду отблеск от них упал на белые цветы и светлое дерево, а потом машина уехала в сумрак.

Люди, хлынувшие из собора, разбились на пары и группы и стали тихо переговариваться между собой, ожидая свои автомобили или уходя пешком. Под сенью опор собора, у боковой двери, Нейтан Коутс безудержно рыдал в объятиях Эммы.

Джим Уильямс свернул в сторону квартала, не до конца понимая, зачем вообще пришел сюда, и рад ли он был, что пришел, или нет, а в нескольких ярдах от него Нетти Салмон стояла и смотрела ему вслед, на секунду задумавшись, не нагнать ли его, но так этого и не сделала.

Постепенно все разошлись. Старший офицерский состав ушел первым. Двери полицейского участка Лаффертона были открыты для всех, кто хотел вписать слова соболезнования в связи со смертью Фреи Грэффхам в специальный альбом.

– Сэр.

Саймон оглянулся.

– Нейтан.

– Там было все… В том, что вы сказали.

– Спасибо.

– И все равно я не могу поверить, я не могу поверить в то, что это ее мы сейчас несли. У меня просто в голове это не укладывается.

– Нет.

– Нейтан, – мягко произнесла Эмма.

Нейтан вытер глаза.

– Да, я знаю. Дело в том, что мы женимся, босс. Мы собирались подождать, сделать все как положено, но… мы просто не можем. Не теперь. Мы идем в пункт регистрации в четверг утром, рано. Только мы, и один из моих братьев, и мама с папой Эммы. Просто…

– Не хотели бы вы быть одним их наших свидетелей? – закончила за него Эмма.

– С огромным удовольствием.

– Спасибо. Спасибо большое. Тогда встретимся в участке.

И они ушли, сев в машину к другим ребятам из отдела.

Но Саймон сказал водителю не ждать его. Когда ушли последние несколько человек и он услышал, как мальчики из хора вышли в боковую дверь, он развернулся и снова вошел в величественное здание. В воздухе еще витал дух прошедшей службы, звуки органа, голосов и молитв все еще слышались здесь. Было тепло. Чувствовался запах цветов и мокрых пальто. Несколько листов с текстами службы лежали на скамейках.

Он медленно прошелся вдоль стены и взглянул на место у подножия алтаря, где стоял гроб Фреи. Фрея. Он не смог ее себе представить и пока не мог понять, что он думает или чувствует. Это придет. Он был человеком, который позволял таким вещам приходить в свой черед.

Его мысли об Эйдане Шарпе были ничуть не более конкретными и, наверное, никогда не будут. Кэт сказала, что людей подобного рода может понять только бог. Саймон решил, что так оно, наверное, и есть.

Служка задувал свечи, а еще один собирал книжки с гимнами и складывал их в аккуратную стопку. Орган издал внезапный скрип и выдал одну басовую ноту. Саймон посмотрел наверх. Органист закрыл крышку и выключил свет над подставкой для нот.

Снаружи было тихо, и солнце уже почти закатилось за огромные западные ворота.

Саймон быстро зашагал по кварталу в сторону своего дома. Он не собирался возвращаться в участок. Пускай думают что хотят. До конца этого дня он не хотел никого видеть.

Оказавшись в своей квартире, он бросил куртку на диван, прошел на кухню и налил себе стакан виски с водой. Здесь было прохладно, прохладно и спокойно, тихо и мирно.

Часы собора пробили четыре.

Через минуту, увидев мигающую лампочку на автоответчике, он наклонился и включил запись. Раздался голос, звучавший одновременно тепло и деловито.

«Это Диана. Давно не общались. Скучаю по тебе. Перезвонишь?»

Это было единственное сообщение.

Саймон на секунду застыл, прежде чем нажать на кнопку и стереть его.