– Без сомнения.

– Согласны вы повиноваться графу Рошфору?

– Я пойду за ним хоть в ад, – говорю без шуток, так как считаю его способным туда отправиться.

– Браво!

– По какому признаку можно будет отличить друзей от врагов?

– Каждый фрондер прикрепит к шляпе соломенный жгут.

– Отлично. Приказывайте.

– Нужны вам деньги?

– Деньги никогда не мешают, монсеньор. Если их нет, то можно обойтись, а если они есть, то дело пойдет от этого быстрее и лучше.

Гонди подошел к сундуку и достал из него мешок.

– Вот пятьсот пистолей, – сказал он. – Если дело пойдет хорошо, завтра можете получить такую же сумму.

– Я дам вам, монсеньор, подробный отчет в расходах, – сказал Планше, взвесив мешок на руке.

– Хорошо. Поручаю вам кардинала.

– Будьте покойны, он в надежных руках.

Планше вышел. Кюре с минуту задержался.

– Вы довольны, монсеньор? – спросил он.

– Да, этот человек показался мне дельным малым.

– Он сделает больше, чем обещал.

– Тем лучше.

Кюре догнал Планше, который ждал его на лестнице. Через десять минут доложили о кюре Святого Сульпиция.

Едва дверь отворилась, как в кабинет Гонди вбежал граф Рошфор.

– Вот и вы, дорогой граф! – воскликнул коадъютор, протягивая руку.

– Итак, вы решились наконец, монсеньор? – спросил Рошфор.

– Я решился давно, – отвечал Гонди.

– Хорошо. Не будем тратить слов. Вы сказали, и я вам верю. Итак, мы устроим Мазарини бал.

– Да… я надеюсь.

– А когда начнутся танцы?

– Приглашения разосланы на эту ночь, – сказал коадъютор, – но скрипки заиграют только завтра утром.

– Вы можете рассчитывать на меня и на пятьдесят солдат, которых мне обещал шевалье д’Юмьер на случай, если они понадобятся.

– Пятьдесят солдат!

– Да. Он набирает рекрутов и одолжил мне их; на тот случай, если по окончании праздника среди них окажется нехватка, я обязался поставить недостающее количество.

– Отлично, дорогой Рошфор; но это еще не все.

– Что же еще? – спросил Рошфор, улыбаясь.

– Куда вы дели герцога Бофора?

– Он в Вандоме и ждет от меня письма, чтобы возвратиться в Париж.

– Напишите ему, что уже можно.

– Значит, вы уверены, что все пойдет хорошо?

– Да, но пусть он спешит, ибо, как только парижане взбунтуются, у нас явятся вместо одного десять принцев, которые пожелают стать во главе движения. Если он опоздает, место может оказаться занятым.

– Могу я говорить от вашего имени?

– Да. Конечно.

– Могу я ему сказать, чтобы он на вас рассчитывал?

– Несомненно.

– И вы передадите ему полную власть?

– Да, в делах военных, что же касается политики…

– Все знают, что он в ней не силен.

– Пусть он предоставит мне самому добиваться кардинальской шляпы.

– Вам ее хочется иметь?

– Раз я уже вынужден носить шляпу, фасон которой мне не к лицу, – сказал Гонди, – то я желаю по крайней мере, чтобы она была красная.

– О вкусах и цветах не спорят, – произнес Рошфор со смехом. – Ручаюсь вам за его согласие.

– Вы напишете ему сегодня вечером?

– Да, но я лучше пошлю гонца.

– Через сколько дней он может явиться?

– Через пять.

– Пусть явится. Он найдет большие перемены.

– Желал бы я этого.

– Ручаюсь вам!

– Итак?

– Идите соберите ваших пятьдесят человек и будьте готовы.

– К чему?

– Ко всему.

– Какой у нас условный знак?

– Соломенный жгут на шляпе.

– Хорошо. До свидания, монсеньор.

– До свидания, дорогой граф.

– А, Мазарини, Мазарини, – повторял Рошфор, уводя с собой кюре, которому не удалось вставить в разговор ни одного слова, – ты увидишь теперь, так ли я стар, чтобы не годиться для дела!

Было половина десятого, и коадъютору требовалось не меньше получаса, чтобы дойти от архиепископского дома до башни Святого Иакова.

Подходя к ней, коадъютор заметил в одном из самых верхних окон свет.

– Хорошо, – сказал он, – наш старшина нищих на своем месте.

Коадъютор постучал в дверь. Ему отворил сам викарий; со свечой в руке он проводил его на верх башни. Здесь викарий указал ему на маленькую дверь, поставил свечу в угол и спустился вниз.

Хотя в двери торчал ключ, тем не менее Гонди постучал.

– Войдите, – послышался из-за двери голос нищего.

Гонди вошел. Податель святой воды из церкви Святого Евстафия ожидал его, лежа на каком-то убогом одре.

При виде коадъютора он встал.

Пробило десять часов.

– Ну что, – спросил Гонди, – ты сдержал слово?

– Не совсем, – отвечал нищий.

– Как так?

– Вы просили у меня пятьдесят человек, не правда ли?

– Да, и что же?

– Я доставлю вам две тысячи.

– Ты не хвастаешь?

– Угодно вам доказательство?

– Да.

В комнате горели три свечи: одна на окне, выходившем на Старый город, другая на окне, обращенном к Пале-Роялю, а третья на окне, выходившем на улицу Сен-Дени.

Нищий молча погасил, одну за другой, все три свечи.

Коадъютор очутился во мраке, так как комната освещалась теперь только неверным светом луны, которая проглядывала сквозь густые темные облака, серебря их края.

– Что ты сделал? – спросил коадъютор.

– Я дал сигнал.

– Какой сигнал?

– Сигнал строить баррикады.

– Aга!

– Когда вы выйдете отсюда, вы увидите моих людей за работой. Смотрите только будьте осторожны, чтобы не сломать себе ногу, споткнувшись о протянутую через улицу цепь, или не провалиться в какую-нибудь яму.

– Хорошо. Вот тебе еще столько, сколько ты уже получил. Теперь помни, что ты предводитель, и не напейся.

– Уже двадцать лет я не пью ничего, кроме воды.

Нищий взял мешок с деньгами, и коадъютор услышал, как он тут же начал перебирать и пересыпать золотые монеты.