— Не беспокойтесь, мадемуазель, — сказал он, потрепав Эрмин по щеке. — Ваша мать поправится, но будет лучше, если она пару недель полежит в постели. Переломов нет, но есть небольшое растяжение мышц плеча. Я наложил бандаж. Ей следует поменьше шевелить правой рукой. Что до раны на лбу, то она скорее пугающая, чем серьезная, — большая гематома и царапина. Я оставил рецепт экономке. Послезавтра снова к вам заеду.

Эрмин задохнулась от радости. Она сердечно поблагодарила доктора и влетела в комнату матери. Мирей поправляла подушки и одеяла, расспрашивая Лору о том, что ей хотелось бы съесть за ужином. С обрадованной улыбкой на лице экономка выскользнула в коридор.

«Жизнь продолжается, — подумала Эрмин. — Наша милая рутинная жизнь… У меня будет время приласкать маму и поговорить с ней. Она пережила столько испытаний со дня своего приезда в Квебек!»

Лора сидела, опершись спиной о подушки. Она встретила дочь улыбкой.

— А я оказалась крепче, чем можно подумать! — пошутила она. — Мой отец часто говорил, что от сорняка так просто не избавишься.

— Прошу тебя, не говори так! — взмолилась Эрмин.

— Сядь поближе, дорогая. Я попросила Мирей позвать всех сюда. Потом я немного посплю.

— Ты ведь не расскажешь им правду?

— Нет. Это могло бы испортить наши отношения с Маруа и даже с Хансом! Ты сожжешь письмо Мари Шарден. Там, у плотины, я рассказала тебе не все. Дело в том, что твой отец, познакомившись со мной и полюбив, совершил ошибку, рассказав обо мне своим родным. Он надеялся получить поддержку, сочувствие. Но случилось обратное. Шардены пришли в ужас и запретили ему приближаться ко мне. Они поссорились, в ход пошли угрозы. Патриарх, старый Гедеон, будь его воля, сжег бы этот рассадник греха, в котором я находилась, вместе со мной. Но твой отец был упрям: вырвав из рук палача, он привел меня в дом своих родителей. Однако мы не успели даже переступить порог — Мари плюнула мне в лицо.

Голос Лоры звенел от застарелой боли. Эрмин приложила палец к ее губам.

— Т-с-с! Побереги себя. Впереди зима, и у нас будет время об этом поговорить.

— Но ведь они католики, — продолжала ее мать. — Разве не сказал Иисус, когда народ собирался побить камнями грешницу: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Надо думать, Шардены считали себя безгрешными, безупречными…

Раздался стук в дверь. Лора собралась с силами, приготовившись защищать свое дитя. Вошли Жозеф, Элизабет, Арман, Эдмон, Шарлотта и Ханс и встали вокруг постели.

— Дорогие друзья, — начала молодая женщина, — я позвала вас, чтобы прояснить происшествие, которое многим показалось странным, а у иных вызвало тревогу. Все началось с письма моей невестки Мари Шарден. Эта женщина ненавидит меня за то, что я, иностранка, иммигрантка, по ее мнению, испортила жизнь ее брату Жослину. Эрмин прочла в этом письме вещи, которые глубоко ее оскорбили. Она рассердилась на меня и убежала. Я лгала ей, стараясь удержать от общения с этими злыми, скорыми на расправу людьми. Я хотела оправдаться перед своей любимой девочкой и поднялась вслед за ней к плотине. Предполагаю, что очевидцы, с которыми нас разделяла высота в двести тридцать футов, могли подумать, будто мы поссорились, но это не так. Порвался ремешок сандалии, и она стала спадать с ноги. У меня же часто случаются головокружения. Я оступилась и была так близко к обрыву, что потеряла над собой контроль. Охваченная паникой, я крикнула, что сейчас упаду. Эрмин попыталась меня удержать, успокоить, но я вырвалась и потеряла равновесие. Естественно, моя дочь решила, что она во всем виновата, но это не так. Мы обе были в состоянии шока, это случается с такими эмоциональными женщинами, как мы. Поэтому забудьте о том, что говорила Эрмин по дороге домой. Девочка была так напугана, что сама не знала, что говорит. Теперь я вне опасности, и я воспользуюсь этим принудительным отдыхом, чтобы принимать гостей, вязать, вышивать, читать…

— Дорогая Лора, трудновато вязать или вышивать одной рукой, — с улыбкой заметила Элизабет.

Мирей рассмеялась, но ее веселость была наигранной. Жозеф потирал подбородок. Он не поверил ни единому слову из рассказа Лоры.

— Хорошо, что я быстро нашел веревку! — вмешался в разговор Арман. — Я видел, как вы падали, мадам Лора, и Эрмин не успела бы вас удержать, это точно!

Сама девушка все это время стояла, опустив голову, и машинальным движением разглаживала складки на юбке. Ей хотелось опровергнуть слова матери, еще раз перед всеми признаться в содеянном.

«Я должна уважать волю матери, — урезонила она себя. — Эта история шита белыми нитками, но, если они готовы удовлетвориться ею, уже хорошо. И все-таки мама упомянула об этом ужасном письме… Это придает вес ее словам. Ни Маруа, ни Ханс не станут докапываться до правды».

Ханс вздохнул с облегчением, и так громко, что все в комнате его услышали. Таким образом пианист выразил свою готовность принять версию Лоры.

— Я верил, что наша дорогая Эрмин не могла поступить плохо или жестоко, — тихо сказал он.

— Конечно, нет, — подхватила Элизабет. — Дети, поцелуйте Лору, и мы уйдем. Ей нужен покой.

Маленький Эдмон вынул из кармана засохшую ромашку и протянул ее молодой женщине.

— Это для вас, мадам, мой подарок.

— Спасибо, мой хороший. Твою ромашку я положу в книгу вместо закладки.

Эрмин подвела к кровати матери Шарлотту. Девочка легонько прикоснулась губами к щеке Лоры.

— Вы так приятно пахнете рисовой пудрой, — сказала она. — Совсем как Бетти. Мне нравится этот запах.

— Я подарю тебе коробочку пудры, — отозвалась Лора. — Ты сможешь припудривать свою куклу.

Жозеф вышел из комнаты, следом за ним поспешил Селестен. Садовник в знак прощания приподнял свой картуз и быстро спустился по лестнице, словно опасаясь услышать комментарии гостя.

«Наивные, попались на удочку! Если бы я захотел, то припер бы Эрмин к стенке и заставил рассказать, как все было. Но мне это ни к чему…»

Он остановился на крыльце, под навесом, и раскурил трубку. Сейчас его единственной заботой стало сохранение своего брака. Ради того, чтобы вернуть любовь Бетти, он делал все так, как она хотела: смирился с присутствием в доме Шарлотты, стал мягче относиться к шалостям своих сыновей.

«Эрмин скоро выйдет за Цале, и я перестану быть ее опекуном. Хватит с меня этих дам Шарден…»

Элизабет подошла к мужу и, просунув пальчик за воротник сорочки, погладила его по шее.

— Идем домой, Жо. Я еле стою на ногах. Мне и так нездоровится, а тут еще эта ужасная история…

Рабочий испуганно посмотрел на жену.

— Ты не больна, Бетти?

— Нет, но в этом месяце у меня задержка, — прошептала она. — Большая задержка. И утром меня тошнило.

Жозеф обнял супругу.

— Ты хочешь сказать…

— Конечно, старый дурачок! — откликнулась Элизабет и потерлась своей гладкой щекой о его загорелую щетинистую щеку. — Я не рожаю по ребенку в год, как другие женщины в этой стране, но стараюсь, как могу.