На сей раз проход открылся на широкой дороге, прорезавшей кустистые предгорья. На востоке вздымались горы Немареллин. Не чета Горам Тумана, не говоря уж о Хребте Мира, но тем не менее выглядели они внушительно. Вырисовывавшиеся на фоне неба мрачные, суровые пики отгораживали западное побережье Иллиана. За ними лежала Бездна Кабал, а за ней...

Люди начали узнавать эти пики довольно скоро. Грегорин Панар окинул взглядом окрестности и кивнул с видом неожиданного удовлетворения. Другие члены Совета и Марколин подъехали переговорить, пока кавалеристы вливались в проход. Семарадриду и Тихере потребовалось чуть больше времени, но, похоже, и они поняли, куда попали.

Серебряная Дорога, основной торговый путь в западном направлении, связывала Иллиан с Лугардом. Существовала еще и Золотая Дорога, что вела в Фар Мэддинг. И сами дороги, и их названия возникли задолго до основания Иллиана. За минувшие века несчетные колеса, копыта и ноги так утрамбовали оба тракта, что размыть их не могли даже семарос. Они относились к тем немногим в Иллиане дорогам, по которым и в зимнюю пору оставалось возможным передвижение больших групп людей и животных. Если Шончан намеревались вторгнуться в Иллиан, Серебряная Дорога представлялась подходящим местом для того, чтобы преградить им путь.

Семарадрид и прочие решили, что замысел Ранда им ясен: прознав о приближении Шончан, он решил перехватить их на дороге и разгромить с помощью Аша’манов. Такой план почти не предполагал участия в битве обычных войск, однако, памятуя, какие рассказы ходили о Шончан, никто из лордов не казался этим огорченным. Кроме Вейрамона – когда Тихере удалось наконец втолковать ему, в чем дело, этот дундук и в самом деле расстроился, хотя и попытался скрыть недовольство за напыщенной речью, посвященной восхвалению мудрости и военного гения Лорда Дракона, Повелителя Утра. А также тому, как он, Вейрамон, лично возглавит атаку на Шончан. Если повезет, никто другой из узнавших о появлении войск на Серебряной Дороге не окажется намного умнее Семарадрида и Грегорина. Если повезет, никто из тех, кто имеет значение, вообще не узнает об этом прежде, чем станет слишком поздно.

Поначалу Ранд рассчитывал, что ждать придется день-два, но, по мере того как шло время, все чаще задумывался, намного ли он умнее бестолкового Вейрамона.

Большинство Аша’манов занимались поисками остальных нужных Ранду людей по всему Иллиану, Тиру и Равнине Маредо. Поиски затрудняли семарос. Разумеется, бури никак не влияли на создание врат и Перемещение, но даже Аша’манам требовалось время, чтобы отыскать кого-нибудь, когда ливни ограничивали видимость пятью – десятью шагами, а беспутица почти остановила распространение слухов. В своих поисках Аша’манам, бывало, приходилось прошагать несколько миль лишь для того, чтобы выяснить – нужные люди или снялись с места, или не слишком-то желают, чтобы их нашли. Прошел не один день, прежде чем появились результаты.

Благородный Лорд Сунамон, толстяк со вкрадчивыми (во всяком случае, по отношению к Ранду) манерами, присоединился к Вейрамону. Облаченный в щегольской плащ тончайшего шелка, он сыпал многословными заверениями в своей преданности, но при этом строил козни против Ранда так долго, что, казалось, делал это даже во сне. Благородный Лорд Ториан, чье простоватое лицо никак не вязалось с огромным богатством, заикаясь, бормотал что-то о высокой чести вновь оказаться рядом с Лордом Драконом. В действительности больше всего Ториана интересовало золото, не считая, быть может, привилегий, отобранных Рандом у тайренской знати. Однако если он и выказывал недовольство, так разве что отсутствием в лагере молоденьких служанок да тем, что поблизости не нашлось деревеньки со сговорчивыми девчонками. При этом Ториан составил ничуть не меньше заговоров, чем Сунамон. Возможно, даже больше, чем Гуам, Мараконн или Араком.

Прибывали и другие. Бертом Сайган, симпатичный крепыш с выбритым лбом, никогда не выказывал особой скорби по поводу кончины своей кузины Колавир – и потому, что с ее смертью стал Верховной Опорой Дома Сайган, и потому, что, по слухам, ее казнил, или просто убил, сам Ранд. Бертом кланялся и улыбался, но улыбка не касалась его угрюмого взора. Поговаривали, будто он очень любил покойную кузину.

Айлил Райатин, стройная, исполненная достоинства женщина с большими темными глазами, немолодая, но еще весьма привлекательная, с ходу принялась протестовать, заявляя, что ее дружиной командует Капитан Копий, а у нее самой нет ни малейшего желания ввязываться в сражение. Не забывая при этом заверять Лорда Дракона в своей непоколебимой верности. Но ее брат Торам претендовал на трон, предназначавшийся Рандом для Илэйн, и ходили слухи, будто ради Торама сестра готова на все. Даже присоединиться к его врагам – чтобы мешать им или шпионить за ними.

Далтанес Анналлин, Амондрид Ошелин и Дорессин Чулиандред – все трое помогли Колавир захватить Солнечный Трон, когда полагали, что Ранд в Кайриэн больше не вернется.

Аша’маны доставляли кайриэнцев и тайренцев одного за другим; каждого с пятьюдесятью, самое большее с сотней вассалов. Мужчины и женщины, которым Ранд доверял еще меньше, чем Грегорину или Семарадриду. По большей части мужчины – и не потому, что он был настолько глуп, чтобы считать женщин менее опасными. Женщина способна убить человека вдвое быстрее мужчины и по куда менее значимому поводу. Или вовсе без повода. Просто Ранд не мог заставить себя взять с собой женщин в те места, куда направлялся – кроме самых опасных из них. Айлил могла тепло улыбаться, выжидая момент, чтобы вонзить нож под ребра. Анайелла – вроде бы не более чем пустоголовая жеманница, – вернувшись в Тир из Кайриэна, вдруг объявила себя претенденткой на несуществующий тайренский престол. Глупа она была или нет, но ей каким-то образом удалось заручиться поддержкой не только в манорах знати, но и на городских улицах.

Таким образом, Ранд собирал вместе всех не заслуживающих доверия и слишком долго остававшихся без присмотра. Он не мог следить за ними все время, но считал, что необходимо дать им понять: за ними все же следят. Он собирал их и ждал. Стиснув зубы, ждал. Два дня. Пять. Восемь.

Барабанный перестук дождя по шатру несколько ослаб, когда наконец прибыл последний из ожидавшихся.

Стряхнув дождевые капли с капюшона, Даврам Башир недовольно дунул в густые, подернутые сединой усы и сбросил плащ на стул. Низкорослый, с крючковатым носом, он казался окружающим довольно высоким, и не потому, что пыжился или спесиво надувался, а по единственной причине: он считал себя не ниже кого бы то ни было, и его уверенность передавалась всем и каждому. Небрежно засунутый за пояс жезл из драгоценной поделочной кости с набалдашником в виде волчьей головы – жезл Маршала-Генерала Салдэйи – был заслужен им и в несчетных битвах и за столами советов. Баширу, одному из очень немногих, Ранд доверил бы свою жизнь.

– Знаю, ты не любишь вдаваться в объяснения, – пробормотал салдэйец, поправляя меч со змеистым клинком и закидывая ногу на подлокотник кресла. Башир всегда устраивался с небрежной непринужденностью, но мог развернуться быстрей любой пружины. – Ну и не надо, попробую сам высветить что-нибудь, на манер Иллюминатора. Тот малый, твой Аша’ман, ясное дело, сказал не больше, чем ему было велено, но он передал, чтобы я привел с собой не более тысячи человек. Ну, я привел пятьсот. Не может быть, чтобы предстояла битва. Половина гербов и девизов в этом лагере принадлежит людям, которые прикусят язык, увидев, как кто-то собирается засадить тебе нож в спину. А вторая половина сделает все, чтобы ты убийцу не заметил. Даже если этого убийцу наняли не они сами.