года. Среди этих языческих храмов есть один главный, человеческий язык слаб, чтобы описать детально величину и особенности его; поскольку так велик его внутренний участок, весь огороженный очень высокой стеной, что там весьма легко могло бы разместиться поселение в 500 жителей. Внутри этого участка находятся, все по краям, весьма изящные жилища, с очень большими залами и коридорами, где живут жрецы, которые там есть. Там находится, наверное, 40 очень высоких и хорошо сделанных башен [(пирамид)], у главной из них, чтобы взобраться до середины башни, надо пройти 50 ступеней, и эта главная башня гораздо выше главного собора в Севилье. Как работа с камнем, так и работа с деревом повсюду столь искусны, что невозможно сделать лучше; в помещениях святилищ, где находятся их идолы, все отделано резьбой по дереву, расписано весьма пестро в виде монстров и иных фигур и другими работами украшено. Во всех этих башнях были захоронены останки их сеньоров, а каждое из святилищ на верху этих башен было посвящено одному своему идолу, которому они поклоняются. В этом главном языческом храме находятся три помещения [в башенках-святилищах], где находятся главные идолы удивительной величины и высоты, искусной работы статуи вырезанные из дерева, а также из камня, не хуже, чем из дерева; в таких же помещениях других храмов, со входами, куда поднимались по ступеням, но гораздо меньших размеров, также не было светло и в них бывают только определенные жрецы, и внутри этих помещений находились статуи и изображения идолов; и еще, как было сказано, их также было много снаружи. Эти главные идолы, самые значимые в их вере и религии, восседали на своих креслах, и я предложил их сбросить по лестницам вниз, и предложил очистить эти святилища, поскольку они все были залиты кровью принесенных в жертву, и поместить в них изображения Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] и других святых, об этом я не мало говорил Мотекусоме и другим туземцам; а они мне сказали, во-первых, что это никогда не сделают, поскольку знают, что все общины поднимутся против меня, так как эти идолы им всегда давали все блага, и идолы обидятся, разгневаются и не дадут им ничего, заберут плоды этой земли и умертвят людей голодом… Изображения самых высших идолов эти люди изготавливали, согласно своим представлениям, в виде огромного человека. Изготавливались они [на праздники] для съедения из массы из всех семян и бобов, смолотых и перемешанных, и замешанных с кровью сердец из тел людей, которым разрезали грудь и из еще живых извлекли сердце, и с этой кровью, которая из него вытекла, замешивали это тесто и из него делали нужное количество этих статуй. И также они после совершения [человеческого жертвоприношения] приподносили идолам чаще всего сердца принесенных в жертву и намазывали лица идолов кровью. И все имело своего идола и было посвящено ему, согласно обычаю этих людей, с древности почитающих своих божеств. Так, у них для поддержки в войне имелся один идол, а для полевых работ — другой, и для всего, что только было возможно или им вздумалось, были свои идолы, которых они почитали и служили им… Когда бы они ни захотели попросить о чем-либо своих идолов, они приводили множество девочек, мальчиков и взрослых и перед этими идолами взрезали им грудь, вынимали из них, все еще живых, сердца и сжигали их перед идолами, предлагая дым в качестве жертвоприношения. Некоторые из нас присутствовали при этом и говорили, что это самое жестокое и страшное зрелище, которое они когда-либо видели. И года не проходило, чтобы они не убили, принеся в жертву по 50 человек в каждом храме».

18 Тлалок (Tlaloc — «Заставляющий расти») - в религии и мифологии мешиков — бог дождя (воды) и плодородия, покровитель рек, озер и пещер (так как из них часто истекают ключи), повелитель всех растений, управляющий их произрастанием, в его власти — наводнения, засухи, молнии, град, снег, заморозки. Вероятно, Тлалок был божеством тольтеков (или даже более ранних культур). Тлалока изображали с глазами совы, с кругами в виде стилизованных змей вокруг глаз, с клыками ягуара и с завитками в виде змей у носа, в головном уборе из перьев в виде короны и телом черного цвета. В его честь мешики совершали обряды с человеческими жертвоприношениями.

19 Мешикских гобеленах, не сохранившихся доныне (Л., 1928 г.).

20 С самого основания Мешико-Теночтитлана в 1325 г. был построен его главный храм, который потом в течении почти 200 лет обновлялся. Причем предыдущее строение оставалось нетронутым, над ним (подобно матрешке) возводилось новое. За всю его историю так было по крайней мере шесть раз (последние пять раз это было: при Ицкоатле в 1427 (?) г., при Мотекусоме I в 1450 г., при Ашаякатле в 1470 г., при Тисоке в 1486 г. (торжественно открыт в 1486 г. после его смерти; тогда было принесено в жертву 20 000 человек) и при Ауицотле в 1494 г.). По завершении каждого обновления-постройки главного храма мешики устраивали грандиозное празднество с человеческими жертвоприношениями для своих богов. После последнего обновления-постройки (при Ауицотле) высота главного храма стала 41 м (или 45 м); тогда были принесены в жертву 80 000 пленников, как сообщает Диего Дуран (понимая, что его могут обвинить во лжи, он уверяет, что это правда, ссылаясь на заслуживающие доверие мешикские источники): «…на восходе солнца вывели этих пленных, предназначенных в жертву, и выстроили в четыре колонны. Первая из них протянулась более чем на одну легуа от подножия пирамиды [главного храма] по всей [южной] дороге на дамбе, ведущей в Койоакан и Шочимилько. Вторая протянулась на такую же длину по [северной] дороге на дамбе, ведущей в Гуадалупе [(название дано после взятия Мешико в 1521 г.)]. Третья растянулась по [западной] дороге на дамбе, ведущей в Тлакопан, а четвертая на [восточной] дороге достигала берега озера. Чтобы принести в жертву всех пленных, потребовалось четыре дня, а потоки крови, стекающие по ступеням пирамиды, были столь велики, что пока достигали подножия и охлаждались, они превращались в жирные сгустки, способные испугать любого»; мешики же, все обмазавшись кровью жертв, танцевали под стук барабанов.

21 Пирамида храма Кецалькоатля (бога ветра Эекатля, ипостаси Кецалькоатля).

22 Вероятно, богини Сиуакоатль (Chihuacoatl — «Женщина Змея»); одна из важнейших богинь в религии и мифологии мешиков, — богиня земли, деторождения и войны.

1 Кабальерос (caballeros един., число caballero — конник, рыцарь, средний дворянин) - в данном случае Кортес подчеркивает уважительное отношение к своим соратникам.

2 Наутла (Nauhtla) - такое же название этого поселения и у Берналя Диаса; ныне — город Наутла (Nautla).

3 …на северном побережье — в этом случае, поскольку в XVI веке испанцы называли воды Атлантического океана у Центральной Америки — Северным морем, а воды Тихого океана — Южным морем, то северное побережье — это восточное побережье Центральной Америки, омываемое водами Атлантического океана.

1 …были в полном вооружении, но это не могло возбудить подозрения, так как в ином виде Кортес и его свита никогда не появлялись во дворце Мотекусомы. — Недвусмысленное указание Берналя Диаса, что Мотекусома II и его ближайшее окружение с самого начала, то есть с момента вступления войска Кортеса в Мешико, были под вооруженным контролем конкистадоров — под угрозой смерти. Вот несколько свидетельств современников конкисты, прямо указывающих, что Мотекусома II был пленен в день вступления Кортеса в Мешико. Так Бернардино де Саагун в труде «Всеобщая история Новой Испании» описание первой встречи Мотекусомы II с Кортесом (начало см. прим. 3 к главе «МОТЕКУСОМА») заканчивает следующими словами: «(Книга XII, глава XVI)… 8. — Затем дон Эрнан Кортес взял Мотекусому за руку и они пошли по улице совместно в королевские строения [(дворцовый комплекс Ашаякатля)]. 9. — При встрече вместе с Мотекусомой находились нижеследующие сеньоры: сеньор Тескоко, которого звали Какамацином; второй, сеньор Тлакопана, которого звали Тетлепанкецальцином; третий, тот, что управлял в Тлателолько, которого звали Ицкауцином [(Ицкауцин был военным губернатором в Тлателолько)]; четвертый, майордом [(в этом же труде Саагуна, в той же XVI главе XII книги, но в версии текста на языке науа, он назван казначеем)] Мотекусомы, который имел место службы в Тлателолько, которого звали Топантемокцином. 10. — Помимо этих более знатных на улице, там находились многие менее знатные мешики, нескольких таких звали: Атлишкацин — тлакатеккатль [(tlacateccatl)], Тепеоацин — тлакочкалькатль [(tlacochcalcatl)], Кецальастацин — тисосиуакатль [(tizozihuacatl)] и Тотомоцин — экатемпатицин [(hecatempatitzin)], и еще Куаппиацин; все эти, когда пленили Мотекусому, оставили его без помощи и скрылись [(там же, но в версии текста на языке науа дается более точная оценка: «(Книга XII, глава XVI) 15. — Когда пленили Мотекусому, они всего лишь скрылись, спрятались, его покинули все вместе в беспорядке подло!..»)] Глава XVII О том, как испанцы с Мотекусомой прибыли в королевские строения и всеми его, кто туда перешел. 1. — Когда испанцы прибыли с Мотекусомой в королевские строения, то вслед затем его задержали у себя, никогда больше ему не позволили отлучаться от себя и также задержали у себя Ицкауцина — губернатора Тлателолько; этих двух задержали у себя, а остальным позволили уйти, и потом палили из всего огнестрельного оружия, которое привезли, а от этого шума и дыма всех выстрелов индейцы, которые там находились, останавливались, как ошарашенные, и передвигались, как пьяные; начали распространяться различные очень пугающие сообщения, и таким образом те, кто там был и кто не был, получили один смертельный ужас. 2. — [Конкистадоры] проспали всю эту ночь, а затем очень рано утром другого дня начали оглашать сообщение от предводителя [(Эрнана Кортеса)] и сообщение от Мотекусомы, чтобы они [(мешики)] принесли все нужное для испанцев и для лошадей, а пилли [(piles)] и ачкаутли [(achcouhtles)], и другим чиновникам, занимающимся снабжением, не хотелось подчиниться Мотекусоме и приходить к нему [(опасаясь конкистадоров)]; тем не менее все они обеспечивали [конкистадоров] всем нужным. 3. — Испанцы после того, как расположились, согласно порядку, с резервом и отдохнули, начали допрашивать Мотекусому о королевской казне, спрашивая, где она находится, и он повел их в зал, называемый Теукалько [(Teuhcalco)], где были драгоценные головные уборы из перьев и другие драгоценные ювелирные изделия из перьев, золота и [драгоценных] камней, а затем они стали это вытаскивать из них. 4. — Испанцы вытаскивали золото из головных уборов из перьев и круглых щитов и других праздничных украшений, которые там были, и вытаскивая золото, они разрушили все головные уборы из перьев и драгоценные ювелирные изделия, а золото переплавили в слитки, и забрали они самые лучшие [драгоценные] камни, а все [драгоценные] камни похуже и перья забрали индейцы из Тлашкалы, и обшарили испанцы весь королевский дворец, забирая все, что им нравилось». Бартоломе де Лас Касас в трактате «Краткое донесение о разорении Индий» сообщает: «И в тот же самый день [(в день вступления конкистадоров в Мешико)], судя по тому, как мне сказали те, кто там находился… испанцы пленили великого короля Мотекусому и поставили 80 человек охранять его, а затем заковали его в кандалы». Он же в другом своем труде «История Индий» пишет: «(Книга III, глава 116)… К тому же и в Мешико я не раз вел с ним [(Кортесом)] беседы и сказал ему, разве по совести он поступил, взяв в плен столь славного короля Мотекусому и отняв у него обманом его владения, и он в конце концов во всем со мной согласился и молвил: Qui поп intratper ostium, fur est el latro [(лат. Кто не через дверь входит, тот грабитель и разбойник)]. И тут я сказал ему напрямик, этими самыми словами: Да внемлет Ваш слух тому, что уста глаголят. И потом все кончилось смехом, хотя в душе я проливал слезы, видя его бесчувственность, и почитал его человеком погибшим». Диего Дуран в «Истории индейцев Новой Испании и островов у материка» рассказывает: «И с такой торжественностью и рукоплесканиями вступил вышеупомянутый маркиз [дель Валье — Эрнан Кортес] в Мешико и был там в королевских строениях, в которых жил отец Мотекусомы [Ашаякатль]… эти строения были очень велики и состояли из многих покоев… Там разместился маркиз со всеми своими людьми; туда принесли ему все необходимое в большом количестве… по приказу Мотекусомы, который находился под стражей со всеми своими сеньорами в одном из покоев королевских строений, охраняемом тремя солдатами, в цепях и ножных кандалах». Индейский хронист Чимальпаин в «Анналах Чимальпаина Куаутлеуаницина» сообщает: «Как только испанцы без боя вошли в Мешико, они пленили, связали, заковали в цепи Мотекусому, а также Какамацина — правителя Тескоко и Ицкауцина — верховного военачальника Тлателолько». В судебном деле Педро де Альварадо [(Судебный процесс по делу Педро де Альварадо происходил в Мешико (Мехико), построенном испанцами на развалинах столицы мешиков, в 1529 г.)] один из пунктов обвинения, составленного на основе показаний очевидцев, гласил: «…И вышеупомянутый Педро де Альварадо обвиняется в том, что в то время, когда они [испанцы Кортеса] пришли в этот город Мешико (Теночтитлан), они пленили Мотекусому — сеньора этого города, и пленили в то время и некоего Какамацина, который был племянником упомянутого Мотекусомы — верховного сеньора этой земли… [(в том же судебном деле говорится)] В то время, когда прибыли испанцы в этот город Мешико, чтобы его завоевать и пленить Мотекусому…» Сам же Эрнан Кортес, оправдывая свои действия, в письме-реляции императору Карлу V сообщает, что Мотекусому II конкистадоры пленили не сразу, а лишь через 6 дней после вступления Кортеса в Мешико, называя захват верховного правителя мешиков вынужденной мерой, утверждая, что если бы Мотекусома II был на свободе, то он смог бы в любой момент переменить доброжелательное отношение к конкистадорам, прекратить снабжение продовольствием и, наконец, попросту напасть на пришельцев. Захват Мотекусомы II представлен Кортесом как вполне естественная и единственно правильная мера в столь напряженных и чрезвычайно опасных обстоятельствах. Кортес изображает Мотекусому II всемогущим императором обширнейшей империи, которому подвластны бесчисленные вассалы и сеньоры, жестоким, коварным и подозрительным деспотом, повеления которого заставляют трепетать от страха всех окружающих, суеверным, колеблющимся, закоренелым и кровожадным язычником, доверяющим больше таинственным знамениям и предсказаниям жрецов и колдунов, чем реальным фактам и здравому смыслу. Кортес утверждал, что пока Мотекусома II и высшие вельможи находятся в его руках, мешики будут остерегаться открыто начать борьбу против конкистадоров, а если Мотекусома II умрет, то конкистадоры, пусть даже и в борьбе, но посадят на трон в Мешико своего ставленника. Сей прием — вооруженный захват верховного правителя с целью устрашения и подчинения своей власти населения и захвата земель и богатств плененного индейского вождя, связанный с вымогательством золота и других ценностей путем шантажа, различных истязаний, заканчивающийся убийством плененного, не был изобретением Кортеса. Конкистадоры использовали этот прием с самого начала конкисты, со времен Христофора Колумба, и до ее окончания. В доказательство этого приведем два примера, из множества подобных, захвата конкистадорами индейского верховного правителя. Первый — совершенный на острове Эспаньоле (Гаити) в 1503 году конкистадорами под командованием губернатора Эспаньолы Николаса де Овандо, того самого родственника Эрнана Кортеса, в изложении Бартоломе де Лас Касаса, находившегося в то время на этом острове. Второй — совершенный на земле государства инков (Гауантинсуйу) в 1532 году конкистадорами под командованием Франсиско Писарро, в изложении участника конкисты «генерального контадора имущества Его Величества» Августина де Сарате. Бартоломе де Лас Касас в труде «История Индий» сообщает: «(Книга II, глава 9)… С собой он [(Николас де Овандо)] взял 300 пеших и 70 всадников, так как в то время на этом острове было мало кобыл и еще меньше жеребцов, и только самые богатые люди могли себе позволить роскошь приобрести кобылу для верховой езды, и ездили лишь те, кто имел свою лошадь, а на лошадях они и состязались в метании копья, и сражались, ибо лошади были обучены всему этому; и среди тех, кто поехал вместе с главным командором, были такие, которые заставляли своих кобыл танцевать, делать курбеты и прыгать под звуки гитары. Узнав о том, что главный командор собирается ее посетить, королева Анакаона, как женщина умная и учтивая, повелела вождям всех племен своего королевства и представителям от всех поселений собраться в город Харагуа, чтобы оказать достойный прием, проявить уважение и воздать почести прибывшему из Кастилии Гуамикине. А Гуамикина, предпоследняя гласная долгая, означает на их языке «высший властитель» христиан [на острове Эспаньоле]. И вот при великолепном королевском дворе собрались приветливые люди, мужчины и женщины, и это было зрелище, достойное восхищения. Выше уже было сказано, что по изяществу манер население этого королевства неизмеримо превосходило всех других жителей нашего острова. И когда прибыл главный командор со своей пешей и конной свитой (а его сопровождало, как мы сказали, свыше 300 сеньоров), Анакаона вышла ему навстречу вместе со многими правителями племен и несчетным числом местных жителей, и в честь прибывших был устроен большой веселый праздник, и индейцы по своему обыкновению пели и танцевали, так же как во время приема в честь посетившего эту провинцию и этот город, еще при жизни Бехечио [(Бехечио — правитель этой области, брат Анакаоны, правившей после его смерти)], брата Адмирала — Аделантадо [(Адмирал — Христофор Колумб, его брат Бартоломе Колумб — Аделантадо)], что описано в книге первой, главе 114. Затем главного командора поселили в каней — большом, самом лучшем в городе доме из тех, которые там строят, очень красивом, хоть и деревянном, покрытом соломой (это описано в нашей другой книге — «Апологетическая история»), а сопровождающих разместили в других, соседних домах вместе с местными испанцами; Анакаона и индейские правители оказывали приезжим всевозможные услуги, присылали им разнообразную пищу — и дичь, убитую на суше, и рыбу, выловленную в море, отстоявшем в полутора или двух легуа от этого города [(Харагуа, то же название носила и эта область — «провиния»)], и маниоковый хлеб, который они выращивали, и многое другое, что они имели или смогли достать, и обеспечили их людьми, которые прислуживали, когда это требовалось, за столом губернатора и других испанцев и ухаживали за лошадьми тех, кто приехал верхом; арейтос (так называются танцы индейцев) [(арейтос (множ. число), арейто (areito, единст. число) - действо антильских индейцев Эспаньола-Гаити, Куба и др.), сочетающее пение, танец и игру на музыкальных инструментах, совершавшееся при отправлении религиозных культов и во время празднеств; содержанием арейто являлись исторические предания, рассказы о героях, военных подвигах, о важных событиях в жизни племени)], веселых праздников и игр в пелоту, представляющих собой весьма занимательное зрелище, по-моему, тоже вполне хватало. Однако главный командор не пожелал наслаждаться всем этим, а напротив, вскоре принял решение совершить ради местных испанцев одно дело, которое в этой провинции до тех пор не практиковалось, а во всех остальных Индиях применяется часто и широко; а заключается оно в том, что когда испанцы прибывают и поселяются в каком-либо новом месте или в какой-нибудь провинции, где живет множество людей, и при этом оказываются в меньшинстве по сравнению с индейцами, то для того, чтобы вселить ужас в их сердца и заставить их при одном слове «христиане» дрожать как при виде самого дьявола, устраивается великое, жестокое побоище. И вот сеньор губернатор пожелал пойти по этому пути и совершить поступок, который произвел бы сильное впечатление, хоть он никак не подобал ни римлянину [(Испанцы сравнивали себя с римлянами, а Испанию с Древним Римом, и считали себя их наследниками.)], ни тем более христианину; и я не сомневаюсь, что это решение было подсказано губернатору теми римлянами, которые оставались здесь от группы Франсиско Рольдана [(Франсиско Рольдан Хименес (родился в 1462 г. — умер в 1502 г.) - уроженец Андалусии, конкистадор, участник 1-й и 2-й экспедиций Христофора Колумба. Был старшим алькальдом на острове Эспаньоле; возглавил заговор и мятеж против Христофора Колумба, был вызван в Испанию для дачи показаний, но утонул во время бури в виду острова Эспаньола)], и что именно они толкали его на это и в недобрый час уговорили совершить эту резню. И вот однажды, в воскресенье после завтрака, главный командор по предварительному сговору приказал всем, имевшим лошадей, сесть на них якобы для того, чтобы состязаться в метании копья, а всем пешим тоже собраться вместе и приготовиться; и тут Анакаона говорит главному командору, что она и касики хотели бы вместе с ним посмотреть на состязания в метании копья, и тот отвечает, что он очень этому рад, но просит ее сначала собрать всех правителей племен и вместе с ними прийти к нему в дом, так как он желает с ними поговорить. И было условлено, что всадники окружат дом и все испанцы, находящиеся внутри и вне дома, будут наготове, и когда губернатор прикоснется к золотому медальону, висящему у него на груди, бросятся на индейских правителей, находящихся в доме, и на Анакаону, а затем сделают с ними то, что им было заранее приказано. Ipse dixit et facta sunt omnia [(лат. Сам сказал, и все сделано)]. Входит благородная сеньора королева Анакаона, оказавшая столь большие услуги христианам и вытерпевшая с их стороны немало тяжких оскорблений, обид и недружелюбных поступков; вместе с ней входят 80 правителей, встают рядом с ней и, ничего не подозревая, простодушно ожидают речи главного командора. Но он не говорит ни слова, а прикасается рукой к висящему на его груди медальону, и тут его спутники обнажают мечи, а Анакаона и все правители начинают дрожать, полагая, что их собираются разрубить на куски. И тут Анакаона и все другие начинают кричать и плакать, и вопрошать, за что им хотят причинить зло; испанцы же поспешно связывают индейцев, выходят из дома, уводят с собой только одну связанную Анакаону, оставляют у входа в каней (большой дом) вооруженных людей, чтобы никто больше не смог оттуда выйти, поджигают его, и вот он уже пылает, и несчастные властители и короли сгорают живьем на своей собственной земле, превращаясь в уголь вместе с деревом и соломой. Между тем всадники, узнав, что пешие испанцы, находящиеся в доме, уже начали связывать индевев, с копьями в руках помчались по улицам, приканчивая всех, кто попадался на пути; а пешие испанцы тоже не дремали, пустили в ход свои мечи и убивали кого могли, а так как для участия во встрече нового Гуамикины, которая оказалась столь трагической для индейцев, прибыло бесчисленное множество людей из разных мест, то число жертв этой жестокой расправы — истребленных мужчин, женщин и невинных детей — было огромным; и случалось, что некоторые испанцы, либо из жалости, либо из жадности хотели спасти некоторых детей или подростков от смерти и сажали их на лошадь позади себя, но другие испанцы настигали их и пронзали копьями [детей и подростков]. Другие при виде мальчика, лежащего на земле, даже если его кто-нибудь держал за руки, подбегали и отрубали ему мечом ноги; а королеву и властительницу Анакаону, чтобы оказать ей честь, повесили». До того, как повесить красавицу Анакаону, конкистадоры заставили ее, связанную и беспомощную, в течение трех месяцев смотреть как сжигают и убивают ее людей. Августин де Сарате в труде «История открытия и завоевания Перу» рассказывает: «…На следующий день [16 ноября 1532] года утром губернатор [Франсиско Писарро] приказал, чтобы отряд в 60 всадников разделился на три части и в трех различных местах эти люди укрылись бы в засадах, и поручил он командовать ими капитанам [Эрнандо] де Сото и [Себастьяну] Белалькасару. Сам же он с Эрнандо Писарро, Хуаном и Гонсало Писарро, со всей пехотой и артиллерией [(по разным данным войско Франсиско Писарро в это время состояло из: 62-67 кавалеристов, 106-110 пехотинцев, из них 23 аркебузника, двух или более орудий и множества союзников-индейцев)] укрылся в другом месте и повелел, что без его разрешения или до того, как прогремит пушечный залп, никто не смел бы пошевелиться. Атауальпа провел день, отдавая своим военачальникам распоряжения, как и с какой стороны они должны будут ворваться в лагерь, и приказал одному из них по имени Руминьяуи [(Ruminahui, на кечуа — Руминьяви, «что означает каменный глаз, потому что у него на одном глазу было бельмо»)] с пятью тысячами индейцев сесть в засаде, как раз против того места, откуда должны были войти в лагерь христиане. Руминьяуи надлежало следить за тылом испанцев и перебить их всех до одного в те минуты, когда они бросятся прочь из лагеря. Атауальпа шел к месту нового лагеря очень медленно, покрывая расстояние в одну малую легуа за 4 часа. Он прибыл в паланкине, который несли на своих плечах вожди. Впереди его шло 300 индейцев, которые расчищали дорогу, убирая с нее не только камни, но даже мелкие соломинки, а за Атауальпой явились на носилках и в гамаках прочие касики и вожди, и считали они все, что христиан так мало, что легко их будет взять голыми руками. И так думали они потому, что один индейский губернатор сообщил, что испанцы немногочисленны и так слабы и неповоротливы, что не могут ходить на собственных ногах, и поэтому ездят они верхом на больших овцах и овец этих называют конями [(у индейцев тогда не было слова, обозначающего лошадь, — «огромное животное», которое они сравнивали с ламой — южноамериканской «овцой» («бараном»); также индейцы сообщали, что ноги этих «огромных животных из серебра», вероятно, их ввело в заблуждение то, что лошади были подкованы. Одетые в доспехи и вооруженные испанцы, конечно же уступали в «поворотливости» индейцам, но благодаря тем же доспехам и оружию превосходили их в бою)]. И убежденный во всем этом вступил Атауальпа в ограду, что окружала лагерь Кахамарка. И увидел [Атауальпа], что испанцев мало и что все они пешие (всадники были спрятаны в засаде), и решил, что не осмеливаются они появиться перед ним и что не ожидали они его прибытия. И, приподнявшись на носилках, сказал он своим людям: «Они будут нашими пленниками». И ответили все утвердительно. А затем подошел к нему епископ фрай Внесите де Вальверде,с молитвенником в руках и рассказал ему, как Бог в троичном естестве своем сотворил небо и землю и все, что на земле есть, и сделал Адама, который был первым человеком на земле, и из бока Адама извлек супругу его Еву, и что от четы этой все мы ведем свой род, и что из-за непослушания наших первых прародителей все мы впали в грех, и не было дано нам счастья лицезреть Бога и подняться к небесам до тех пор, пока Христос, искупитель наш, не появился на свет, рожденный Девой, дабы спасти нас. Именно для этого принял он смерть и муки. И что после воскрес Он во славе и пребывал некоторое время на земле, а затем вознесся на небо, оставив в мире вместо себя Сан Педро и его преемников, сидящих в Риме и именуемых наместниками Христа — папами. И папы разделили все земли во всем мире между государями и королями христианскими и дали этим государям право конкисты, и что одна из тех провинций была вручена Его Величеству — императору и королю дону Карлосу нашему сеньору, и Его Величество направил в эти места губернатором дона Франсиско Писарро, дабы поставить его, Атауальпу, в известность обо всем том, что выше говорилось, и что если пожелает он, Атауальпа, принять святую веру крещением и подчиниться губернатору, то есть поступить так, как делают все христиане, то дон Франсиско Писарро защитит и охранит его и, владея в мире и справедливости здешней землей и оберегая ее свободу, [поступит так], как обычно поступает губернатор с королями, подчинившимися ему без сопротивления. Если же поступит Атауальпа против сказанного, то пойдет на него губернатор войной жестокой, сметая огнем и мечом все живое с копьем в руке, что же касается Евангельского Закона и Христовой веры, то предоставляется Атауальпе, осведомленному об этой вере, по собственной воле приобщиться и сделать все для спасения души своей. Но если он того не пожелает, никто за отказ чинить насилий ему не будет. И выслушав это, сказал Атауальпа, что земли здешние и все, что на них имеется, приобрел его отец и его деды, которые оставили их его брату инке Уаскару, но так как он победил Уаскара и заточил его в темницу, то ныне владеет ими сам и считает своими. И сказал он далее, что не знает, как это Сан Педро мог кому-бы то ни было его земли дать, и что если даже и дал бы их Сан Педро, то он, Атауальпа, о том и ведать не ведал и ведать не желает. А что Иисуса Христа, сотворившего небо, и людей, и все сущее, он не знает, а известно ему, что все сотворено солнцем, и солнце почитают здесь как бога, а землю как мать, и — свои уаки [(святыни)], и что родоначальником людей был Пагакама [(на кечуа — Пача-камак)]. О Кастилии же он не знает ничего и не видел ее никогда. И спросил он епископа, каким образом сможет он убедиться в том, что все, что ему говорилось, — истинно. Тогда епископ сказал, что в книге, которую он держит в руках, заключена истина эта, ибо видит он перед собой писание Бога. И Атауальпа попросил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страницы и сказал, что эта книга не говорит и не произносит никаких слов, и швырнул ее прочь. И повернулся епископ к испанцам и воскликнул: «На них, на них!» А губернатор, понимая, что если индейцы бросятся в бой первыми, то они легко разгромят испанское войско, кинулся вперед и приказал Эрнандо Писарро исполнить все, что заранее было условлено, и затем велел артиллерии дать залп, и в этот момент устремились в лагерь с трех сторон всадники, а губернатор с пехотой ринулся к тому месту, где находился Атауальпа. Но сгрудились индейцы вокруг носилок и оказали жестокое сопротивление, и было их так много, что на место одного павшего сразу вставало несколько воинов. И губернатор, видя, что малейшее промедление будет гибельным, ибо, хотя и убивали испанцы многих индейцев, но редели их собственные ряды, в яростном порыве устремился к носилкам, схватил Атауальпу за волосы (а были они у него весьма длинными), рванул его к себе и вытащил вон из носилок. В это время христиане нанесли столько ударов по носилкам (ибо носилки были золотые), что ранили губернатора в руку, но губернатор свалил Атауальпу на землю и связал его. Индейцы узрели своего сеньора поверженным и связанным как раз тогда, когда с разных сторон набросились на них всадники, которых они так боялись, и повернулись они вспять и бросились бежать, не используя своего оружия, и так стремителен был их бег, что сбивали они друг друга с ног. И такое количество людей кинулось к ограде, окружавшей поле битвы, что проломили они стену, стремясь из этой ограда выйти. И всадники преследовали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их возвратиться. А Руминьяуи, услышав грохот пушек и увидя, как один христианин сбросил со сторожевой вышки того индейца, который должен был ему дать знак для вмешательства в битву, решил, что испанцы победили, и со всеми своими людьми бросился бежать и бежал без остановки до самой провинции Кито, от поля битвы отстоявшей на 250 легуа».