– Да, это Замор. Иди, иди дальше.

– Пустая гостиная, роскошно обставленная… Над дверьми карнизы в виде богинь и амуров.

– В гостиной никого нет?

– Никого.

– Идем дальше!

– Мы сейчас в восхитительном будуаре; стены обтянуты атласом с вышитыми на нем цветами, они будто живые…

– Там тоже никого?

– Нет, какая-то женщина лежит на софе.

– Как она выглядит?

– Погоди…

– Не кажется ли тебе, что ты ее уже где-то видела?

– Да, я видела ее здесь – это графиня Дю Барри.

– Верно, Лоренца, верно. Это потрясающе! Что она делает?

– Думает о тебе, Бальзамо.

– Обо мне?

– Да.

– Так ты можешь читать и в ее мыслях?

– Да, потому что, повторяю, она думает о тебе.

– А по какому поводу?

– Ты ей кое-что обещал.

– Да. Что именно?

– Ты обещал дать ей волшебную воду, какую Венера, желая отомстить Сафо, дала Фаону.

– Верно, совершенно верно! Ну, и до чего она додумалась?

– Она принимает решение.

– Какое?

– Погоди… Она протягивает руку к колокольчику, звонит, входит еще одна женщина.

– Брюнетка? Блондинка?

– Брюнетка.

– Высокая? Маленькая?

– Маленького роста.

– Это ее сестра. Послушай, что она ей скажет.

– Она приказывает заложить карету.

– Куда она собирается отправиться?

– Сюда.

– Ты в этом уверена?

– Так она говорит. И ее приказание исполнено. Я вижу лошадей, экипаж… Через два часа она будет здесь. Бальзамо упал на колени.

– Если через два часа она в самом деле будет здесь, – воскликнул он, – мне останется лишь просить Бога, чтобы он пощадил меня и не отнимал у меня мое счастье!

– Бедный друг! – прошептала она. – Так ты боялся?.. Чего же тебе было бояться? Любовь, без которой физическое состояние было бы несовершенным, оказывает влияние и на душевное. Любовь, как всякая созидательная страсть, приближает к Богу, а от Бога исходит свет.

– Лоренца! Лоренца! Я теряю голову от радости! Бальзамо уронил голову молодой женщине на колени.

Бальзамо ждал еще одного доказательства, чтобы окончательно убедиться в полноте своего счастья.

Таким доказательством должен был стать приезд графини Дю Барри.

Два часа ожидания пролетели незаметно; Бальзамо потерял счет времени.

Вдруг молодая женщина вздрогнула; она держала руку Бальзамо в своих руках.

– Ты все еще сомневаешься, – проговорила она, – и хотел бы знать, где она находится в эту минуту?

– Да, – отвечал Бальзамо, – ты угадала.

– Ее лошади во весь опор мчатся по бульвару, карета уже близко, она сворачивает на улицу Сен-Клод; графиня останавливается перед дверью.., звонит…

Комната, где они находились, была расположена в глубине особняка, и туда не доносился стук медного молотка в Ворота.

Однако, привстав на одно колено, Бальзамо прислушивался.

Два звонка Фрица заставили его подскочить; два звонка, как помнит читатель, означали важный визит.

– Так это правда! – воскликнул он.

– Поди и убедись в атом сам, Бальзамо, только возвращайся скорее!

Бальзамо бросился к камину.

– Позволь мне проводить тебя до лестницы, – попросила Лоренца.

– Идем!

Оба опять пришли в оружейную комнату.

– Ты никуда отсюда не уйдешь? – спросил Бальзамо.

– Нет, я буду тебя ждать здесь. Не беспокойся: любящая тебя Лоренца совсем не похожа на ту, которой ты боишься. И потом…

Она замолчала и улыбнулась.

– Что? – спросил Бальзаме.

– Разве ты не умеешь так же читать в моих мыслях, как я читаю в твоих?

– Увы, нет!

– Прикажи мне заснуть до твоего возвращения, прикажи мне неподвижно лежать на софе, и я буду лежать и спать.

– Пусть будет по-твоему, дорогая Лоренца: засыпай и жди меня.

Борясь со сном, Лоренца в последнем поцелуе прижалась губами к губам Бальзамо; покачиваясь, она пошла к дивану и, падая, прошептала:

– До скорой встречи, мой Бальзамо, до встречи!

Бальзамо помахал ей рукой; Лоренца уже спала.

Она была так чиста, так хороша: ее длинные волосы были распущены, губы приоткрылись, раскраснелись щеки, глаза затуманились; Бальзамо вернулся к дивану, взял ее за руку, прикоснулся губами к плечу и шее, не осмеливаясь поцеловать ее в губы.

Снова раздались два звонка: то ли дама теряла терпение, то ли Фриц опасался, что хозяин не слышал его условного знака.

Бальзамо бросился к двери.

Едва притворив за собой дверь, он в другой раз услыхал поскрипывание, похожее на то, которое слышал раньше. Он снова отворил дверь, огляделся, но ничего не заметил.

Бальзамо прикрыл дверь и поспешил в гостиную, не испытывая при этом ни беспокойства, ни страха, ни предчувствия и унося в своем сердце рай Бальзамо заблуждался: не только любовь тяготила Лоренцу, не только от любви стало прерывистым ее дыхание.

Она погрузилась в сон, похожий на летаргию или, скорее, на смерть.

Лоренца грезила; словно в кошмаре, она увидела, как в надвигавшейся темноте от дубового потолка отделился круглый витраж и стал медленно и плавно опускаться на пол со страшным свистом; ей казалось, что она вот-вот задохнется, раздавленная надвигавшимся люком.

Наконец она будто во сне заметила, что из этом подъемном окне зашевелилось что-то бесформенное, как Калибан в «Буре»: это было чудовище с человеческим лицом, старик, у которого живыми были только глаза и руки; он не сводил с нее жутких глаз и тянул к ней высохшие руки.

Бедная девушка стала извиваться, тщетно пытаясь убежать, не догадываясь об угрожавшей ей опасности, не чувствуя ничего, кроме прикосновения лап, вцепившихся в ее белое платье, приподнявших ее над софой и перенесших на подъемное окно. Затем люк стал медленно подниматься к потолку с отвратительным металлическим скрежетом, а из мерзкой пасти чудовища в человеческом обличье вырвался демонический, леденящий душу хохот. Старик уносил свою жертву, а она так ничего и не почувствовала.

Как и предсказывала Лоренца, в дверь стучала графиня Дю Барри.

Прекрасная куртизанка была приглашена в гостиную. В ожидании Бальзамо она листала отпечатанную в Майенсе любопытную книгу о смерти; на искусно выполненных иллюстрациях было показано, что смерть присутствует в любом проявлении человеческой жизни, то подкарауливая человека у выхода из бальной залы, где он только что пожимал ручку любимой женщине; то затягивая его на дно во время купания; то притаившись в стволе ружья, с которым человек отправился на охоту.