В доме доньи Хавьеры собрался истребительный отряд. Он должен был отправиться в Чили, чтобы убить О’Хиггинса и Сан-Мартина, но заговор был раскрыт. Злодейку бросили в тюрьму.

После падения правительства Пуэйрредона в 1820 году не только Сан-Мартин игнорировал правительство Буэнос-Айреса. Аргентина распалась на несколько провинций, которыми управляли военные. Хосе Мигель Каррера вернулся в столицу и создал Чилийский легион, насчитывавший шестьсот солдат. Среди множества вооруженных банд, опустошавших селения и города центральной части Аргентины, его была самой крупной. В Чилийский легион потянулись индейцы — их привлекала возможность грабить безнаказанно.

Индейцы легиона отличались особой жестокостью. Они были готовы пересечь Анды и войти в Чили. Город Сальта был разграблен. Всех мужчин вырезали, женщин изнасиловали, а детей увели в рабство. В конце концов губернатор Куйо схватил Хосе Мигеля. Последний и наиболее опасный из братьев Каррера был под конвоем доставлен в Мендосу. Там его казнили на той же площади, что и его братьев. «Я умираю за свободу Америки!» — крикнул он перед смертью. Тело Хосе Мигеля было четвертовано и в железной клетке выставлено на обозрение, как это делалось в колониальные времена. Он и в самом деле заслужил такое возмездие в Аргентине — стране, которую грабил. В Чили, где для некоторых Хосе Мигель все еще оставался героем, кое-кто поплакал о нем.

О’Хиггинс так отзывался о братьях Каррера и их легионе в письме к губернатору Куйо: «Эти люди осмелились разрушить страну, разделив ее на части. Их настигла справедливая кара. Они пали жертвой собственной жестокости и пагубных страстей. Такие чудовища должны быть раздавлены прессом законной власти и справедливости. От них должен отвернуться весь мир».

К 1822 году правительство О’Хиггинса, пробывшее у власти около пяти лет, стало постепенно утрачивать популярность. Созданный военно-морской флот был готов переправить военную экспедицию в Перу. Однако это предприятие оказалось слишком дорогим. Ресурсы Чили были истощены, но Сан-Мартин продолжал требовать деньги для осуществления своего плана. Тем временем юг Чили погрузился в хаос. Главарь бандитов Висенте Бенавидес привел туда большую армию сторонников роялистов и индейцев, грабивших страну. В провинции Консепсьон бандиты творили жуткие бесчинства, от которых страдало население. По улицам в поисках пищи слонялись голодные женщины, дети и старики.

Национальная казна была пуста. О’Хиггинс жаловался, что «здесь нет никого, кто мог бы одолжить мне деньги, даже под сорок процентов прибыли. У нас нет денег, чтобы платить нашей армии на юге. С тех пор как экспедиция отправилась в путь, государственным служащим, включая меня, не платят зарплату. Дела настолько плохи, что мне приходится каждый месяц унижаться и просить кого-нибудь одолжить пятьсот песо на самое необходимое».

Реформы О’Хиггинса вскоре обратились против него самого. Он бросил вызов могущественным семьям страны, которые поддерживали испанцев. «Аристократия вызывает у меня отвращение, — заявлял он, — равенство — мой идол». Титулы были отменены, гербы сняли с домов. Чилийская знать язвительно говорила, что это была месть незаконнорожденного сына.

О'Хиггинс объявил войну и церковникам, которые также поддерживали роялистов. Епископ Сантьяго был сослан в Мендосу. Некоторые обряды церкви были запрещены. О’Хиггинс возобновил реформу, которую когда-то ввел его отец. Покойников теперь хоронили на кладбищах, а не при церкви, что, по мнению О’Хиггинса, было негигиенично. Такие перемены вызвали сопротивление у многих верующих. Его попытка религиозной модернизации вызвала противостояние. О’Хиггинса забавляли мысли о возможном запрещении исповеди и обета безбрачия католического духовенства. Его с трудом уговорили не выносить эти планы на обсуждение.

Строительные проекты О’Хиггинса были более популярны. Авенида О’Хиггинс, которая теперь называется Аламеда, была проложена в центре Сантьяго. Протяженность этого бульвара составляет три километра, а ширина — сто метров. По проекту О’Хиггинса был построен также канал Майпу, снабжавший водой окрестности Сантьяго. Желание О’Хиггинса поддержать начальное образование натолкнулось на серьезное сопротивление традиционалистов и нехватку денег, ведь в стране шла война.

Хотя до некоторой степени О’Хиггинс разделял увлеченность своего отца прогрессивными реформами, в глубине души он был политическим диктатором. Он контролировал прессу и говорил посещавшим его американцам, что «во время революции опасно резко производить фундаментальные изменения, как бы разумны и желательны они ни были. В этом случае существует риск потерять все». О’Хиггинс неохотно пошел на создание кабинета министров и консультационного сената из пяти человек. Когда же он наконец разрешил выборы в конституционное собрание, то стал еще более непопулярным, потому что дал указания местным губернаторам обеспечить победу на выборах своим сторонникам.

Основным препятствием новационных проектов О’Хиггинса стал его главный советник Хосе Антонио Родригес Альдеа. Этот лукавый человек, прирожденный дипломат, когда-то был главным советником командующего роялистскими войсками Гайнсы. Умный, ловкий и беспринципный, Альдеа очаровал двух самых близких О’Хиггинсу женщин — его мать и сестру. Он был нечист на руку и втянул Роситу в свои неправедные дела. О’Хиггинса предупредили, что Альдеа вредит его репутации, но только в январе 1823 года непорядочного министра заставили уйти в отставку.

О’Хиггинс всегда оставался честным и прямым человеком. Он жил со своей матерью Исабель и сестрой Роситой в правительственном дворце в Сантьяго. Матери было отведено в семье самое почетное место. Росита была небольшого роста, ладная, с сильным характером. Недоброжелатели называли ее «генеральшей». Она взяла на себя все заботы по дому. Хотя О’Хиггинс не был женат, нет никаких оснований подозревать его в гомосексуальности, хотя об этом поговаривали «мачисты» Латинской Америки.

Правда, в Консепсьоне в 1817 году у него был страстный роман с белокурой Росарией Пуга-и-Вибуарре. Росария была дочерью офицера. Она ушла от мужа, и у нее была плохая репутация. Роман длился недолго, но имел естественные последствия — на свет появился незаконнорожденный сын Педро Деметрио, которого отец не признал. Удивительным образом повторялась жизненная история самого О’Хиггинса. Однако мать О’Хиггинса Исабель принесла своего внука в семью, где уже воспитывались две приемные дочери: во время войны на юге О’Хиггинс спас двух девочек из племени арауканов.

Скорее всего О’Хиггинс, сильно травмированный пренебрежительным отношением к нему отца, не хотел или не был способен поддерживать любовные связи. Ему хватало общения с матерью и сестрой.

Все люди, знавшие О’Хиггинса, отзывались о нем как об удивительно милом и простом человеке. Адмирал лорд Кокрейн говорил, что он «выше подлости». Сан-Мартин характеризовал его как очень мягкого человека. «В его сердце больше воска, чем стали», — говорил он. Хосе Мария де Ла Крус, близкий друг О’Хиггинса, писал о нем так: