Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, вскинув меч, он шагнул по мозаичному полу — легко и радостно, как танцор. Станко вспомнил бой с облитыми смолой висельниками — тогда Илияш двигался так же красиво, и смертоносным было его оружие… Они стояли тогда спина к спине, и жизнь каждого зависела от другого, и выстояли они только потому…
Проклятое тренированное тело действовало отдельно от разума. Станко парировал первый удар и увернулся от второго. Князь не спешил, но и не медлил — прощупывал его оборону тщательно, последовательно, он действительно великолепный боец… Рано или поздно он найдет в обороне щель, и тогда…
Станко заработал мечом быстрее, сам предпринял попытку атаки неудачно, князь тут же перевел свою оборону в контратаку, и Станко отступил.
В его глазах плыли, качались факелы. Да нет же, он тоже боец! Он однажды уже одолел Илияша в поединке, хотя тогда в руках его была всего лишь жердь… Отступление — позор для воина, слабый не достоин носить оружие… Вперед!
И Станко снова атаковал, бешено, свирепо, и князь перешел в оборону, и, оступившись на мозаичном полу, в последний миг увернулся из-под смертоносного клинка.
Станко представилось вдруг, как меч его опускается на голову противника, рассекает надменное безбородое лицо.
«Отомсти, сынок…» «У меня есть, есть отец!» «Я найду его и убью во что бы то ни стало»… Илияш, Илияш, как ты подвел меня, как подвел… «Зажоры», обломки моста, змеи, «желтомары»… Илияш, Илияш…
Да они же подняли оружие друг на друга!!
И тогда, отразив очередной удар, отпрыгнув, он изо всех сил швырнул меч в стену. Прожужжав по воздуху, клинок врезался в лицо колдуну с картины, тому, что придумал «желтомары». Закачалась тяжелая рукоятка — острие вошло в щель каменной стены.
Князь остановился. Недобро сощурился:
— Это что же? Новый боевой прием?
— Предатель, — сказал Станко ему в лицо. — Тебе… все равно? Тебе снова все равно, тебе убить меня — все равно, что муху прихлопнуть?!
Князь нахмурился. Сказал жестко:
— Ты пришел сюда за моей жизнью. Ты должен получить ее в поединке; или ты хочешь, чтобы я попросту подставил шею?!
Станко захлебнулся:
— Я что, за свою шкуру боюсь?! Да я… Я просто…
Он потерял способность говорить — горло отказывалось издавать звуки. Князь ощерился:
— Что — просто? Что — ты просто? Ты получил, что хотел? Ты для этого жил все шестнадцать лет?
— Я не знал… — просипел Станко, скорчившись.
— Чего не знал? — рявкнул князь.
Стало тихо. Потрескивали факелы. Рукоятка вонзившегося в картину меча качнулась последний раз — и замерла.
— Успокойся, — сказал князь мягко. — Может быть, у тебя болит плечо? Тебе сильно повредили руку?
— Н-нет…
— Так в чем же дело?
— Я… Только хочу знать… Я подумал… А потом мне показалось… Я для вас ничего не значу?
Молчание.
— Какой ты ребенок, — вздохнул князь устало. — Какой ты ребенок, будто не шестнадцать лет, а шесть… Тебе бы хотелось что-то значить для меня, да?
Станко всхлипнул.
— Если я убью тебя, — сказал князь глухо, — я не смогу дальше жить. Ты доволен?
У Станко закружилась голова, вдруг вспыхнули уши, щеки, налилась жаром шея, бешено заколотилось сердце. Он закрыл глаза, и ему не хотелось их открывать.
За дверью зала звякнули мечи — сменялся караул.
Станко протяжно вздохнул:
— Так зачем же нам…
— Это правило игры. Я буду с тобой честен до конца. Ты ведь сам…
— Нет. Нет. Пожалуйста. Не надо.
Мелодия забытой колыбельной. Лицо матери кажется восковым, ровно горит одинокая свечка… Никогда и ни в чем я не посмею осудить тебя, прости… Но за что мне этот мучительный выбор?!
«На по-ост…» — перекликались стражники на стене.
Князь покачал головой, провел по полу острием меча — сталь не то звякнула, не то скрежетнула.
— Успокойся. Подумай… Тебе, в конце концов, решать. Как решишь, так и будет… И вытри слезы. Нехорошо.
Неуверенно, как слепой, Станко снова побрел вдоль стены. Оружие, щиты… Стрелы… Снова тяжелая рама, и снова гора трупов, и дикая радость победителей на вершине этой горы… Такая безумная радость, а завтра их враги спляшут на такой же груде, и трупом будут свалены сегодняшние победители, и так без конца, без конца…
Станко опустил голову и побрел дальше.
На картине рядом изображена была страшная смерть самозванца, который посмел коснуться княжьего венца. Самозванец умирал в судорогах, венец лежал на полу рядом с его рукой…
Станко овладела внезапная простая мысль — странно, что он не додумался до этого раньше. Сначала робко, а потом все увереннее он направился к подставке с подушечкой.
— Станко, — сказал князь за его спиной.
Он остановился. Венец покрыт был пылью — тонкий, но даже на вид тяжелый, вдавившийся в свою подушечку, враждебно ощетинивший четыре острых зуба…
Он протянул над зубцами вздрагивающую ладонь. «Законнейшие из законных наследники — и те дрожали, впервые касаясь его» — «Я бы не дрожал».
Он зажмурился, но так было еще страшнее, и он открыл глаза. Ладонь медленно двинулась вниз, сейчас она коснется острого зубца, сейчас…
Длинное лезвие с зазубринами подхватило венец и с силой отшвырнуло прочь. Описав в воздухе длинную дугу, символ власти угодил в решетчатое окно, на секунду уцепился за прутья, потом, звякнув, скользнул между ними и скрылся из глаз, вывалившись в наступающий рассвет. Рука Станко легла на пустую подушечку.
— ЭТО мне не важно, — негромко сказал князь Лиго. — Не стоит и проверять.
Станко постоял, не поднимая головы. Медленно обернулся и встретился с князем глазами.
Опасного она заметила сразу. Сидит в углу, не откидывая капюшона, постреливает взглядом из-под черных слипшихся волос, длинные пальцы с обломанными ногтями крошат хлеб на столе… Хорош. Знаем, чего от таких ждать. На всякий случай велела Сыру, чтобы приглядывал.
Ужинали нервно. Хоть и говорят, что разбойников якобы повывели и что, мол, юная дева, да хоть с мешком золота, да хоть среди улицы может ночевать, и никто не тронет… Хоть и говорят все это и пишут на вывесках у входа в королевство – а все-таки доверия нет. Чужие места, чужие люди, чужой неприятный выговор знакомых слов. Грязная харчевня. Наверное, еще и клопы в матрацах. Знаем мы…
Сыр остался поболтать с хозяином – Доминика поощряла. Пусть почешут языки, может, и просочится сквозь ворох болтовни что-нибудь небесполезное. Нижа тем временем поднялась наверх, взбивать перины, готовить комнату.