– Что?

– Провода. Они слишком туго затянуты. Врезаются в меня.

Хорза внимательно осмотрел провода, которыми были обвязаны руки идиранина.

– Вот беда, – сказал он.

– Они врезаются мне в плечи, в ноги и запястья. Если это будет продолжаться, они перетрут мои кровеносные сосуды. Не хотелось бы умирать такой некрасивой смертью. Лучше выстрели мне в голову: это медленное перерезание недостойно воина. Я говорю это тебе только потому, что начинаю верить твоим словам – ты, кажется, в самом деле собираешься доставить меня на флот.

Хорза зашел за спину Ксоксарле, чтобы посмотреть, как провода впиваются в запястья идиранина. Тот говорил правду: провода вошли в него, как забор – в кору дерева. Мутатор нахмурился.

– Я такого никогда не видел, – сказал он неподвижному затылку идиранина. – Ты что это задумал? На самом деле твоя кожа гораздо прочнее.

– Ничего я не задумал, гуманоид, – устало сказал Ксоксарле и тяжело вздохнул. – Тело мое искалечено и пытается восстановиться. Стараясь восстановить поврежденные органы, оно по необходимости становится более податливым, менее жестким. Но если ты мне не веришь, забудь об этом. Только помни, что я тебя предупреждал.

– Я подумаю об этом, – сказал Хорза. – Если станет совсем худо – крикни мне.

Он отступил от опоры, сойдя на пол, и направился к остальным.

– Мне придется подумать об этом, — тихо сказал Ксоксарле. – Воины никогда не «кричат» оттого, что им больно.

– Ну что, – спросила Йелсон у мутатора, – Вабслин там счастлив?

– Ему не терпится сесть на место машиниста, – сказал ей Хорза. – Что делает автономник?

– Обследует другой поезд.

– Ну и пусть, – сказал Хорза. – А мы с тобой давай осмотрим станцию. Авигер, ты как? – Он посмотрел на старика, который маленькой пластмассовой палочкой выковыривал остатки еды между зубов.

– Чего? – спросил Авигер, подозрительно глядя на мутатора.

– Приглядывай за идиранином. Мы тут осмотрим станцию.

Авигер пожал плечами.

– Ладно. Чего уж там. Мне сейчас все равно некуда идти. – Он посмотрел на кончик пластмассовой палочки.

Он вытянул руку, ухватился за кромку пандуса и подтянулся. Он двигался вперед на волне боли. Ухватился за край вагонной двери и снова подтянулся. Соскользнул по обломкам с пандуса на пол вагона.

Переправив все тело внутрь, он решил отдохнуть.

Кровь бурлила у него в голове.

Рука сильно устала и болела. Отдохнуть он решил не из-за острой, скребущей боли от ранений, хотя она и беспокоила его все больше. Он боялся, что рука откажет ему, что она слишком ослабнет, не сможет ни за что хвататься и тащить его дальше.

По крайней мере, теперь ему предстояло двигаться по горизонтали. Ему оставалось протащить себя через полтора вагона, но наклонов на его пути не было. Он попытался оглянуться, посмотреть назад, оценить пройденное расстояние, но сумел бросить лишь мимолетный взгляд, и голова его тут же упала. На пандусе среди обломков остался кровавый след – словно швабру окунули в алую краску и провели ею по пыльной и захламленной металлической поверхности.

Оглядываться не имело смысла. Его путь лежал только вперед, и времени у него почти не оставалось. Через полчаса, а то и меньше он будет мертв. Он протянул бы дольше, останься он лежать на пандусе, – движение укоротило отмеренный ему срок, ускорило истечение соков, дававших ему силу и жизнь.

Он потащил себя к коридору, который тянулся вдоль вагона.

Две бесполезные, разбитые ноги волочились за ним, оставляя за собой тонкую струйку крови.

– Мутатор!

Хорза нахмурился. Они с Йелсон собирались осмотреть станцию. Идиранин позвал Хорзу, когда тот находился всего в двух шагах от паллеты. Теперь на ней сидел сытый Авигер, направив ружье в сторону Бальведы; агент Культуры продолжала мерить шагами станцию.

– Что, Ксоксарле? – спросил Хорза.

– Эти провода – они скоро перережут меня. Я говорю об этом только потому, что до сего времени ты усиленно старался сохранить мне жизнь. Было бы жаль умереть случайно, по недосмотру. Конечно, если твои дела такие важные, то занимайся ими, прошу тебя.

– Ты хочешь, чтобы я ослабил провода?

– Совсем чуть-чуть. Понимаешь, в них нет ни капли слабины, и было бы здорово, если бы я мог дышать, не рассекая себя.

– Если ты попытаешься предпринять что-нибудь и на этот раз, – сказал Хорза идиранину, подходя поближе к нему и направляя ружье ему в лицо, – я отстрелю тебе руки и все три ноги, а то, что останется, привяжу к паллете.

– Твои угрозы и твоя жестокость убеждают меня, гуманоид. Ты явно знаешь, с каким презрением мы относимся к протезам, даже если они – следствие боевых ранений. Я буду вести себя смирно. Ты только ослабь немного провода, как подобает хорошему союзнику.

Хорза чуть ослабил провода в тех местах, где они врезались в тело идиранина. Тот чуть пошевелился и издал громкий вздох.

– Так гораздо лучше, карлик. Гораздо лучше. Теперь я доживу до того дня, когда возмездие, которого я, по-твоему, заслуживаю, меня настигнет.

– Можешь не сомневаться, – сказал Хорза, а потом обратился к Авигеру: – Если он тут чего попробует учинить, отстрели ему ноги.

– Слушаюсь, командир, – козырнул Авигер.

– Надеешься наткнуться на Разум? – спросила Хорзу Бальведа, остановившись – руки в карманах – перед ним и Йелсон.

– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Расхититель могил, – сказала Бальведа с добродушной улыбкой.

Хорза повернулся к Йелсон:

– Скажи Вабслину, что мы уходим. Попроси его, пусть посматривает на платформу и проверяет, чтобы Авигер не уснул.

Йелсон связалась с Вабслином по коммуникатору.

– А ты пойдешь с нами, – сказал Хорза Бальведе. – Не хочу, чтобы ты тут оставалась, когда все оборудование запитано.

– Неужели ты мне не доверяешь, Хорза? – улыбнулась Бальведа.

– Иди вперед и помалкивай, – усталым голосом сказал Хорза, показывая, куда нужно идти. Бальведа пожала плечами и двинулась.

– Зачем брать ее с собой? – спросила Йелсон, догоняя Хорзу.

– Мы в любой момент можем ее связать, – сказал Хорза и посмотрел на Йелсон; та пожала плечами.

– Ну, как знаешь, – сказал она.

Унаха-Клосп плыл по поезду. Снаружи, за окнами, он видел ремонтную зону со всем ее оборудованием – токарными станками, прессами, сварочными аппаратами, манипуляторами, запасными частями, огромными подъемниками и подвесным мостиком, сверкающим в ярком свете потолочных панелей.

Поезд был довольно любопытен: старая технология давала немало пищи для ума. Здесь было что потрогать, на что посмотреть, но Унаха-Клосп главным образом был рад возможности побыть немного наедине с самим собой. Люди в таком количестве утомляли его, а больше всего автономника расстраивало отношение к нему мутатора. Он признает только биологические формы! «А я для него – всего лишь машина, – думал Унаха-Клосп. – Да как он смеет!»