— Уже хватит, полна коробочка, — сказал по-французски Реб Климрод.

— Реб, никакой научной теории нет и не будет, нет никаких правил.

— Все сказали?

— Все, но миллиард вещей еще не сказано; ваше дело можно защищать, Реб. Если только будет найдена трибуна и вы сделаете харакири или по крайней мере принесете в жертву свое абсолютное инкогнито, которое стала вашей второй натурой. Реб!

— Да.

— Можете вы изготовить одну или несколько атомных бомб?

— Да.

— У вас действительно есть такая возможность?

— Да.

— Вы думали об этом?

— Я этого, конечно, не сделаю, но думал. Это было что-то вроде интеллектуальной игры, чисто умозрительное построение.

— Есть другое решение, вы его, разумеется, знаете. Объявите войну Бразилии, Колумбии и Венесуэле; сделайте так, чтобы двум нынешним крестным отцам мировой мафии — я имею в виду Соединенные Штаты и СССР — это было выгодно и чтобы они не бряцали оружием и…

— Новая Катанга.

— Сравнение вовсе не в вашу пользу. Так называемые жители Катанги защищали свои колониальные завоевания, а вы создали страну из ничего. Кроме того, вы похитрее тех, кто придумал Чомбе. Но вы такого не сделаете. Именно этого я и боялся, — сказал Таррас с обычной своей иронией. — Жаль: ничего нет лучше хорошей войны, красивой резни или кровавой бани для основания нового «юридически» неоспоримого государства — обратите внимание на кавычки.

Он увидел, что Реб складывает сумку и собирается уходить. Но неизбежность его ухода нисколько не огорчила Тарраса, тогда как накануне просто убила бы, еще острее дав почувствовать полное одиночество. «Он скажет мне „да“, он уже сказал „да“, и я развяжу эту битву…»

— Вы, разумеется, прекрасно знаете, — сказал Реб тихим голосом, — какое досье я жду от вас.

— О свободе предпринимательства и творчества, о приоритете интересов личности над государственными интересами, о непригодности всех современных систем, всех без исключения, о необходимости проведения нового эксперимента, который может послужить моделью, о разоблачении всех циничных теорий, то есть «измов», ибо в этом мире на двести стран или около того не найдется и двадцати более или менее свободных. Но нельзя быть «более или менее» свободным, так же как женщина не бывает «немножечко беременной». Что еще, Реб?

— Пока все.

Климрод направился к двери. И Таррас знал, что где-то там, невидимо, но неизменно стоит и ждет его Диего Хаас.

— Я немедленно приступаю к работе, — сказал Таррас. — Нет, не говорите о деньгах, пожалуйста. За эти годы вы мне дали столько, что я могу нанять шестьсот лучших юристов. Мой банкир думает, что я торгую наркотиками. А для семинаров я смог бы снять Версаль. Реб! Вы мне не сказали, есть ли у вас шансы быть услышанным, когда придет час…

— Ответ известен. Вы его тоже знаете-

— Шансов никаких, — ответил Таррас.

— Абсолютно и бесповоротно никаких. Но разве кто-нибудь когда-нибудь сражался с ветряными мельницами такого размера?

— 48 -

— Я был в Куала-Лумпуре в Малайзии, — сказал Элиас Вайцман. — Джордж, я никак не привыкну. Он назначил нам квоту в пять тысяч. А тут и миллиона мало.

— Он всегда так, — поддержал его Таррас.

— Великий судовладелец Ник Петридис на три месяца предоставил три судна в мое распоряжение. Это грандиозно и смехотворно. Сиамский залив и Южно-Китайское море кишат несчастными, спасающимися из дельты Меконга, видели бы вы их: на некоторых лодках, к которым мы подъезжали, люди уже умерли от голода, пока блуждали по морю, других убили местные пираты, а ведь мы живем в 1977 году!

— Пираты всегда будут.

— Но мне-то пришлось отбирать этих людей, решать, кого оставить, а кого нет, ведь мы не могли взять больше пяти тысяч человек, — худшей работой мне не приходилось заниматься. Несколько раз я пытался связаться с Ребом, чтобы он увеличил квоту. Убедить его так и не удалось, но я не могу упрекнуть его в этом. Он необыкновенно богат, это известно, или, во всяком случае, располагает значительными суммами, откуда бы они ни взялись, но нельзя же требовать, чтобы он взял на себя заботу обо всех обездоленных планеты. Не он ли сам и фрахтовал эти суда у грека?

— Ник Петридис — американец. Но я думаю, вы правы. Кстати, побывали вы в Таиланде?

И в Таиланде тоже, ответил Вайцман. Он провел два месяца в лагерях на границе с Камбоджей, там тоже отобрать пять тысяч кхмеров, готовых отправиться на Амазонку.

— Меня даже обвинили в торговле живым товаром; _ при тех немыслимых инструкциях по поводу секретности, которые были даны мне Ребом, я не мог защищаться. К счастью, фонды, которые вы указали, поручились за меня. И миллиардер Данн, магнат прессы и телевидения, встал на мою защиту в госдепартаменте и французском министерстве иностранных дел. Этот Данн имеет какое-то отношение к Ребу?

— Мне это неизвестно, — ответил Таррас, немного стыдясь своей лжи.

— О Ребе я никому не говорил, будьте спокойны.

— Не думаю, что упоминание этого имени что-нибудь могло изменить.

— Действительно. У Этель — своя теория относительно Реба. Правда, у нее есть теории на все случаи жизни: она считает, что это фигура поважнее, чем кажется, он не просто исполнитель. Этель уверена, что Реб — доверенное лицо гигантского консорциума, объединяющего около двухсот американских и бразильских компаний.

— Я сам довольно мало знаю о Ребе, — сказал Таррас, испытывая все большую неловкость.

Он приехал в Нью-Йорк неделю назад и познакомился с Вайцманом. Тот был представлен ему как президент фонда, о роли которого в Юго-Восточной Азии бывший сотрудник ЮНИСЕФ ему только что рассказал. Летом 1977 года Джордж Таррас потихоньку начал осуществлять свой проект по созданию группы юристов-международников. Акция проводилась в абсолютной тайне. Он снял две конторы на Мэдисон-авеню, якобы для своего фонда и разместил там тридцать специалистов; только трое из них знали о конечной цели предприятия — создании нового государства.

Как и просил его Реб, Таррас, преодолев глубокое отвращение к тропикам, во второй раз приехал в джунгли. Он облетел Амазонку, Негру и Бранку, но лишь вполуха слушал, например, Собеского, излагавшего ему свой новый проект строительства гигантской гидростанции, не уступающей аналогичному в заливе Джеймс (Квебек). Таррас был абсолютно равнодушен к технике: максимум, на что он был способен, это заменить электрическую лампочку. Но когда Собеский упомянул о трудностях, с которыми столкнулись адвокаты его компании, он насторожился: бразильский Совет национальной безопасности во всеуслышание заявлял, что по законам этой страны иностранная компания не имела права строить энергетические сооружения в приграничной зоне. Кроме того, запланированная сверхмощная электростанция (количество мегаватт не обсуждалось) подрывала монополию государственной компании «Электробраз». Проблема эта широко обсуждалась в Бразилии, и, несмотря на поддержку, которую оказывали Климроду, и даже близкую перспективу подписания договора, в этих трудностях Таррас увидел предзнаменование того, что рано или поздно Ребу придется вступить в конфликт с бразильским государством, каким бы безразличным оно ни выглядело до сих пор.