Прежде чем ответить, Фройнштаг метнула предостерегающий взгляд на водителя.

— Кароль, — положила ему руку на плечо баронесса, — привык слышать только то, что касается лично его. Но следует заметить, что он уже давно принадлежит к тем людям, которых вообще мало что в этом мире волнует и касается.

— Счастливый же он человек!

— Он о себе такого же мнения.

Сам Кароль в это время молча смотрел на дорогу впереди себя и воспринимал их разговор настолько отстраненно, что Фройнштаг ни на минуту не усомнилась: он действительно ничего не слышит, ничего не воспринимает.

— Однако вернемся к Салаши. Вы и в самом деле уполномочены говорить от его имени?

— От имени Салаши? — почему-то переспросила баронесса. И тут водитель чуть повернул лицо, ровно настолько, чтобы Фройнштаг могла видеть его ироничную ухмылку. — Видите ли, фрау Вольф, я только тем и занимаюсь, что говорю от его имени. Даже когда, казалось бы, говорить должен только он. Впрочем, иногда ему все же приходится вещать от самого себя. Но из этого не следует, что и говорит он своими словами.

«Очень влиятельного фюрера получит Венгрия, едва избавившись от Хорти! — подумала Фройнштаг. — Так, может, взять и поставить во главе этой несчастной страны баронессу фон Шемберг? Предварительно выбив из головы всю ее проавстрийскую дурь? Во всяком случае, тогда венгры хотя бы будут знать, кто именно ими правит».

— В таком случае предупредите будущего вождя Венгрии, что официально с ним еще поговорят. Но при одном условии: задолго до этой беседы он должен четко усвоить ошибки свергнутого контр-адмирала Хорти.

— Он их уже усвоил, — поспешила заверить Фройнштаг баронесса.

— Почему вы так убеждены в этом?

— Уже хотя бы потому, что многие из этих ошибок Салаши и его люди сами помогали Хорти совершать.

— Убедительно, — признала Фройнштаг.

— Однако дело не в каких-то там просчетах Хорти, а в принципиальной позиции: всем нам нужна сражающаяся Венгрия, а не жалкий номинальный союзник, скулящий у ног Германии, как дворняжка — под брюхом у немецкой овчарки.

— Образно сказано. Нам действительно нужна сражающаяся Венгрия, со сражающимся фюрером Салаши во главе, иначе мы его попросту не потерпим. И можете считать, что говорю я это от своего имени, своими собственными словами.

Фройнштаг казалось, что смысл сказанного и довольно резкий тон должны задеть самолюбие баронессы, подкрепленное к тому же амбициями Салаши. Но вместо этого фон Шемберг откинулась на спинку сиденья и, облегченно вздохнув, победно улыбнулась.

— Значит, вопрос о его восхождении решен, — проговорила она, уже не обращаясь к унтерштурмфюреру, а просто так, размышляя вслух. — Наконец-то! Не знаю, какую роль в этом сыграли лично вы, но в любом случае признательна.

— Больше всего меня ценят не тогда, когда я чем-либо помогаю, а когда не становлюсь на пути.

— Не становитесь, ради Бога, фрау Вольф! — вновь благодарственно ухватила ее за руку баронесса. — Никогда не становитесь. Когда на пути возникает обличенная влиянием женщина — это по-настоящему страшно.

— Теперь уже — с какой стати? Всякий Наполеон, — едва сдерживалась Фройнштаг, чтобы не сказать «наполеончик», — имеет право на свои «сто дней». Если только забыть, что к своим «ста дням» Бонапарт шел через полководческий гений, императорский жезл и мужественное, достойное великомученика отречение.

— Если только забыть об этом… — признала баронесса и тронула водителя за плечо. — Здесь небольшой ресторанчик, — указала рукой в сторону двухэтажного особняка с украшенным лепниной фасадом, возле которого они остановились. — Нас уже ждут. Нужно побеседовать.

— Увы, у меня слишком мало времени.

— А если это ненадолго, но очень важно?

— Не думаю, что настолько…

— Не заставляйте похищать вас, как вы похитили бедного Николауса Хорти, кстати, известного в нашем девичьем кругу как Николя де Хорти, — произнесла она имя сына регента на французский манер.

— Мне-то казалось, что наша с вами, Юлиша, тема давно исчерпана.

— Что вы, фрау Вольф! То, о чем мы говорили до сих пор, это так, попутно. К «нашей теме» мы еще, собственно, не подступались.

Оба майора были приземистыми, по-кавалерийски колченогими, со смуглыми, удлиненными лицами степняков.

— Майор Шардок. По национальности мы — печенеги[106], — объяснил-представился один из них по-немецки, обратив внимание на то, с какой пристальностью Скорцени всматривается в их лица. — И никогда не забывали об этом.

— Майор Вулган, — щелкнул каблуками второй. — Оба — Иштваны, но происходим из разных печенежских родов.

То, что офицеры подчеркивали свое печенежское происхождение, обер-диверсанта ничуть не удивляло. Из разведывательных ориентировок он знал, что в последнее время Хорти все плотнее окружал себя офицерами и унтер-офицерами из числа печенегов, поскольку уверовал, что в печенежскую среду идеология венгерского национал-социализма почти не проникает, и влияния в ней Салаши не ощущается. Тем более что еще в недавние времена австро-венгерская элита относила печенегов к этносу второго сорта, и только при Хорти отдельные представители его получили возможность продвигаться по служебной, особенно армейской, лестнице. За это они и были признательны регенту, всячески демонстрируя свою приверженность ему. А следовательно, таким людям он вполне мог доверять.

Скорцени приказал Родлю хоть из-под земли достать двух старших офицеров, готовых сотрудничать с германцами, которые бы могли составить его сопровождение. И адъютант действительно достал их из-под земли, обнаружив в одном из бункеров.

По-немецки офицеры говорили с разительным австрийским акцентом, но поскольку Скорцени и сам был не чужд ему, то признал появление в своей среде этих Иштванов вполне приемлемым.

После очень краткого знакомства Скорцени объявил им о завершении операции по устранению правительства хортистов и предложил войти в его свиту наряду с адъютантом Родлем, командиром батальона «Центр», унтерштурмфюрером Хунке и двумя другими диверсантами. Так, в сопровождении двух венгерских майоров, Скорцени обошел все кабинеты и залы регентского дворца, включая личные покои Хорти.

— Это правда, что в будапештском землячестве печенегов назревают автономистские настроения? — неожиданно для обоих майоров поинтересовался штурмбаннфюрер у одного из королевских покоев.

Майоры настороженно переглянулись, не зная, как им реагировать на этот вопрос.