Мы держим теперь курс на запад и юго-запад. Приблизились к Сахалину – к полудню обрисовались на горизонте его скалистые горы. Идем на всех парусах, несмотря на сильный ветер. Шхуна сильно накренилась, левый борт высоко поднялся, правый – недалеко от воды. Волны с силой ударяют в левый борт, на палубу фонтаном летят брызги и сыпется мелкий дождь из водяной пыли, срываемой ветром с волн. Палуба мокрая. Ходить по ней опасно: того и гляди, ветер снесет в пучину. Он свистит между веревками, снасти трещат, паруса так натянулись и накренились, что по ним, кажется, можно бегать. На палубе переливаются ручейки воды. Капитан только и твердит: «Ветер худо-на!»

Действительно, он почти не приближает нас к Японии. Видно, не доходят до неба молитвы капитана, напрасно стоит он на коленях утром и на закате солнца перед шкафом-божницей, напрасно возжигает перед ней красные свечи, напрасно бренчит бубенчиками и хлопает в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание божества, – ветер не наш!

Мертвая зыбь. Скучное, однообразное и бессмысленное покачивание на одном месте. В течение целых пяти дней был либо встречный ветер, вынуждавший нас лавировать и почти не позволявший двигаться вперед, либо штиль с мертвой зыбью. Недаром мыс Сахалина, уже в японской части Сахалина, который нам нужно обогнуть, называется мысом Терпения. Теперь у него другое название – по имени какого-то японского вице-адмирала.

Скучно. Долгими часами сидим на подушках в кают-компании и пьем из маленьких чашечек бесконечный японский чай. Кумагай-сан курит, поминутно набивая крошечную железную трубку на длинном мундштуке волокнистым желтым табаком. Трубка вмещает две-три затяжки, и ему приходится все время либо вытрясать из нее пепел, либо набивать ее свежим табаком – беспокойное занятие!

Затихло море ненадолго. Мы, очевидно, вступили в полосу тайфунов. Вечером на западе появилась огромная черная туча. Опять началась качка. На этой почве было много комичных эпизодов. Хочешь сесть на подушку и попадаешь прямо на пол, сидишь по-турецки на циновке с вилкой в руке, нацелишься на кусок «марморы» и вдруг в таком положении скользишь по циновке в противоположный угол, пока волна не подымет шхуну в обратном направлении, и тогда тем же порядком скользишь обратно. Чтобы выпить чашку чаю, нужен изрядный жонглерский талант.

Последний тайфун застал нас уже в Лаперузовом проливе – между южной оконечностью острова Сахалин и северным островом Японии – Хоккайдо. Мы мчались в черном проливе, и мне было страшно, что мы можем разбиться о берега. Я почему-то пришел к убеждению, что нам суждено погибнуть. И эта мысль странным образом успокоила меня – спастись все равно невозможно. С этой мыслью я заснул и утром проснулся, действительно, в другом мире.

Меня разбудили тишина и солнце. В борта тихо и ласково плескалась волна, яркий луч солнца забрался в мой ящик. Я отодвинул дощечку, закрывавшую снаружи мое окно, и вскрикнул от восхищения: прямо передо мной, из-за бледно-голубого берега, поднималось солнце.

Это были уже японские берега – Япония для меня оказалась, действительно, Страной восходящего солнца. То был длинный холмистый берег первого японского острова Хоккайдо.

Мы плыли среди ласкового голубого Японского моря, слева поднималось солнце из-за призрачных очертаний северного японского острова, справа, как чудо, прямо из воды, как сахарная голова, поднимался остроконечный остров Рисири, который за свое сходство с Фудзиямой называется «Фудзияма Хоккайдо».

Позади как будто остались все невзгоды; мы приближались к Японии, возвращались к обычным условиям культурной жизни, к возможности уже без труда добраться до родных, милых сердцу мест. Но море не хотело нас отпустить, не напомнив о своей власти. Два сплошных дня ветер был встречный, он заставлял шхуну лавировать, почти не пуская на юг.

Утром с трудом выбрался на корму. Буря бушевала и поднимала горы воды. Ночью капитан решил изменить направление – мы шли теперь в Отару, так как в Ниигату нас не пускал ветер.

17

Из Японии вокруг света во Францию

Отару был конечным пунктом путешествия нашей шхуны. Нас беспрепятственно выпустили на берег, даже не спросив каких-либо документов, и только заставили выбросить в море оленьи шкуры, на которых мы спали в тайге по дороге из Якутска в Охотск и на шхуне.

Первое, что я сделал, это отправился на телеграф, чтобы дать телеграмму домой в Москву. С большим трудом вывел на телеграфном бланке – он был из тонкой шелковой бумаги и писать на нем надо было кисточкой – адрес и одно лишь слово: «Б а н з а й». Мое обещание отцу было выполнено.

В Токио мы с Мурашко расстались. Он поехал прямо во Владивосток (позднее он благополучно добрался до Москвы и был частым гостем у моей матери, которой подробно рассказывал обо всем, нами пережитом), а я остался в Японии. Я обещал отцу дать возможность моей матери некоторое время отдохнуть от моих приключений и поэтому должен был некоторое время прожить за границей.

В Японии я пробыл целый месяц и проехал ее всю – с севера на юг. Из Нагасаки проехал в Шанхай.

В Шанхае я купил билет на японский пароход «Инаба маару» – самый дешевый до Марселя, во Франции. А затем началось мое плавание вокруг света, во время которого я увидал новые чудеса, новые страны: Гонконг, Сингапур возле самого экватора, Пенанг на Малайском полуострове, Коломбо на острове Цейлон, посетил знаменитый ботанический сад Пераденнию и главный город Цейлона – Канди, где полюбовался на оттиск чудовищных размеров ступни самого Будды, пересек Индийский океан, проехал через Красное море мимо раскаленных песков Аравии, Суэцкий канал – и вот уже Европа, Средиземное море, Сцилла и Харибда, Этна – и Марсель.

Миллионы людей проделали этот волшебный путь, и, вероятно, никто из них не забыл его. Не забыл его до сих пор и я.

Из полученных мною в Японии новостей и писем я знал, что Фондаминские находятся в Париже. Туда сейчас я и стремился. Тайно надеялся, что они приедут встречать меня в Марсель. Расстояние из Парижа