Жак попытался на лету поймать брошенные трусы, промахнулся и, похоже, резко упал в глазах зрительниц. Во всяком случае их хихиканье стало не столь смущенным, сколь насмешливым. Как тут было в отместку за поношение не поддеть досточтимого мэтра?

– Подозреваю, объяснить ей, что ты не божий посланник, было сложнее, чем отмазаться от почетной должности элитного осеменителя?

– Это ты верно угадал, – ничуть не обиделся Мыш. – Пришлось немного разочаровать бедняжку, разъяснив ей кое-что о носителях языка.

– А мне? Может, я тоже чего-то не знаю об эльфах?

– Вряд ли то, что я скажу, будет для тебя новостью, но кто знает, ты всегда был так ленив… Ты когда-нибудь слышал об эльфийских богах? Не в книжных фантазиях людей, а в реальной жизни?

Жак напряг память, уже жалея, что влез. Вот сейчас он непременно ляпнет что-то не то, и Мыш начнет его долго и нудно просвещать, тем самым давно знакомым менторским тоном мэтра Истрана, от которого зубы сводит…

– Нет, – честно признался он, тщательно перелопатив закрома своей памяти (на которую до сих пор не имел оснований жаловаться). – Не слышал.

– Вот именно. Потому что их нет. Эльфы сами по себе настолько близки к первичному мирозданию, что им не требуются посредники. Они могут из чистого любопытства сунуться в человеческие религии, но обычно интерес эльфов к запутанным отношениям людей и их богов ограничивается пассивным наблюдением. За всю свою жизнь я встретил только одно исключение, но этот эльф, как ты знаешь, давно мертв. Словом, история странная и запутанная, и я очень жалею, что с нами нет мэтра Максимильяно. Возможно, ему удалось бы посетить загадочные сны этой девочки и разобраться, чего от нее хочет мистический гость и зачем вообще является.

– А что, ей он не говорит, чего хочет? Вы же сами сказали – просветительские беседы ведет. И что он ей в этих беседах втирает?

– Я бы сказал, ничего плохого, но для этого мира подобные убеждения не совсем подходят и, будучи применены на практике, станут скорей препятствовать выживанию, чем способствовать. Идеи гуманизма возникают в обществе на определенном этапе развития, когда у людей отпадает необходимость загрызть соседа, чтобы не умереть с голоду. Здешнее общество, как мне кажется, к этому пока не готово. Взять хотя бы твой последний обморок…

– Да я-то тут при чем? – недовольно проворчал Жак, снимая с куста высохшую одежду.

– Да ты ни при чем, я о самой ситуации. На первый взгляд Хаким поступил жестоко. Вчера он даже ругался со старейшиной по этому поводу – тот высказал сожаление, что, дескать, несколько здоровых мужчин пригодились бы деревне. Но при первой же возможности они бы сбежали. А потом вернулись бы с подкреплением и на этот раз не ограничились грабежом, а сровняли бы деревню с землей, не оставив в живых никого. Удручающее впечатление производит на меня этот мир, наш так не выглядел даже во времена моей юности… Но вернемся к нашей очаровательной Ллит. Это невинное дитя со своей верой во вселенское добро не проживет и дня за воротами своей деревни. Святые люди поразительно беззащитны, им всегда необходимы менее щепетильные спутники, которые бы их защищали. А нам как раз нужен переводчик. Поэтому она едет с нами.

– Погоди, а ей-то зачем переться невесть куда, если у нее тут есть и дом, и защитники? Или в деревне ее не любят?

– Почему же, ее очень любят и именно поэтому за нее опасаются. Ходят слухи, будто потомками Нарны заинтересовался Повелитель. Будто дошло до него некое новое пророчество касательно этих самых потомков, и теперь ходят по заброшенным селениям шпионы, расспрашивают, разнюхивают – то ли уточнить хотят пророчество, то ли избежать, то ли Повелитель всего лишь рассчитывает запасы Силы пополнить. Насколько я могу догадываться, его стараниями в этом мире уже не осталось магически одаренных женщин. А из нашего он натащить не успел. А Сила, таким образом полученная, не вечна – со временем рассеивается. Кроме того, девушка хочет повидать мир. И, вообрази себе, прежде всего – тот самый Пятый оазис. На днях заезжий торговец принес подозрительную сплетню, будто бы там, в Пятом, некий местный житель прячет у себя дома мутанта неизвестного пола, но красоты неописуемой. Описать эту самую дивную красоту торговец действительно не осилил в силу ограниченного запаса слов, но вот уши описал достоверно, хотя сам и не видел. Старейшина говорил, когда Ллит услышала про эти уши, ее всей деревней держали за подол и уговаривали никуда не ходить и не губить свою жизнь молодую…

Жак запихнул за голенище концы слишком длинных шнурков и выпрямился.

– Постой, Мыш, но что может здесь делать эльф? И как обычный горожанин, ни разу не маг, мог бы удерживать его здесь насильно?

– На второй вопрос у меня тоже нет вразумительного ответа, – согласился Мыш, жестом указывая путь к предстоящему завтраку. – А вот на первый – сколько угодно. Может быть, это и есть тот самый завсегдатай снов Ллит; тогда понятно, что он здесь делает. А может быть, это мой непослушный ученик, и в этом случае вопрос «что он здесь делает?» не стоит вообще. Нам же в этом случае стоит поторопиться, пока он не успел «наделать» ничего непоправимого.

– Ух ты! Думаешь, Мафей здесь и ищет нас?

– Вполне возможно. И хорошо, если он ищет только нас. У него хватит ума и Повелителя поискать. Поэтому сейчас быстро завтракаем, садимся в наш родной грузовик, который я забрал, чуть при этом не надорвавшись – большой он все-таки! – и отправляемся в Пятый оазис. Все-таки какая жалость, что в этой деревушке нет ни одного большого и целого зеркала. Насколько все было бы проще…

Кангрем грустно рассматривал последствия вчерашнего инцидента, сидя на прилавке в полнейшей апатии. Если подумать, причин горевать у него не было, напротив – следовало бы воздать достойную хвалу богам за то, что в Пятом оазисе разумный и здравомыслящий убас. В Двенадцатом, например, по одному лишь подозрению в шпионаже могли поставить к стенке, не особо разбираясь, есть ли хоть какое-то основание для обвинений и наблюдается ли в них хоть какая-то логика и правдоподобность. Просто так люди говорить не будут, а доказательства и выбить можно…

Убас Кетмень, несмотря на военное прошлое, бездумным служакой не был и работать умел не только дубинкой, но и мозгами. Если подчиненные утверждают, что вот только что в комнате находился мутант, который исчез у них на глазах, а между тем в комнате никого нет, а выйти незаметно оттуда никто не мог, поскольку единственный выход перекрывали все те же два болвана, застрявших в дверях, – следовательно, что-то не то у них с глазами. А если при этом они стоят столбами не в состоянии пошевелиться – то явно не только с глазами, но и со всем организмом. И не зря обвиняемый, вместо того чтобы доказывать преданность Конфедерации, ревностно божится, что «эту дурь они купили не у меня, клянусь, они уже пришли немного не в себе, вы же знаете, я отродясь наркотиками не торговал!»

Можно, конечно, предположить, что мутант сделался невидимым или ушел сквозь стену, как и предположил старейшина Хтын, но дремучий материалист Кетмень не верил в чудеса. Всякие россказни о «позитивных мутациях», дающих людям сверхъестественные способности, он считал сказками, порожденными народной безграмотностью. Лично он видел на своем долгом веку всяких мутантов – и полностью нежизнеспособных, и неизлечимо больных, и с разнообразными врожденными уродствами. А вот умеющих исчезать и ходить сквозь стены не встречал ни разу. Посему разумное объяснение произошедшему у него нашлось только одно: видеть то, чего нет, здоровый человек может только под воздействием алкоголя или наркотика. Тем более что убас лично знал всех участников недоразумения, и версия «Хок и Тофи занялись вымогательством, предварительно накачавшись какой-то дрянью» казалась значительно правдоподобнее версии «Морковка шпионит на Повелителя, а в комнате у него живет мутант, который исчезает и ходит сквозь стены».