– О боги! – Король стукнул себя рукой по лбу в неподдельном раздражении. – Она действительно слушает, но не слышит.

Он начал пересказывать жене их диалог, и даже раньше, чем он добрался до середины фразы, одна бровь Сосии начала ползти вверх. Ланиус видел такое выражение лица гораздо чаще у Граса, чем у его дочери, и, пожалуй, оно ему не очень нравилось.

– Чего еще можно было ждать от Лимозы! Бедняжка! Охотничьи собаки, ничего себе! Тебе должно быть стыдно.

– И ты тоже не поняла, – обиделся Ланиус. – Я не говорил, что это то, что мы делаем с детьми. Я не говорил, что это то, что нам следует делать. Я сказал: это то, что мы делали бы, если бы не считали детей такими чудесными существами. Ты разве не видишь разницы?

– Что я вижу, так это то, что никто не имеет права говорить о скармливании детей каким-то собакам. В следующий раз, когда увидишь Лимозу, ты извинишься перед ней, слышишь?

Сосия не стала ждать ответа и, как все женщины, тут же переключилась на другое. Уставившись на груду манускриптов, она сказала:

– Вот где ты проводишь все свое время. Я как будто смотрю на другую женщину.

– Я все равно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я извинялся перед Лимозой, когда я ничего плохого не сказал. Нет, сказал. Ты просто слишком – слишком рассудочен, чтобы понять это, – Сосия повернулась и гордо пошла к выходу. Она бросила через плечо: – И если ты думаешь, что люди всегда опираются только на рассудок, тебе бы лучше еще раз подумать.

– Ничего подобного я не думаю. Люди очень давно излечили меня от этого, – сказал Ланиус грустно.

Сосия даже не замедлила шаг. Король хотел броситься за ней следом, чтобы объяснить свою мысль. Но он понял – рассудком, – что это не принесет ему никакой пользы, и остался стоять на месте.

Поиски отняли четыре дня. Ланиус забыл, что положил пергаменты в крепкий деревянный ящик, чтобы сохранить их в безопасности. Если бы он не содрал кожу с костяшек пальцев об угол этого ящика, то, возможно, так и не нашел бы эти документы.

Момент внезапной, неожиданной боли заставил его бросить долгий, укоризненный взгляд на ящик. Когда он узнал его, он все еще чувствовал укоризну – упрек самому себе. После всех этих поисков – и после их нелепого окончания – он почти боялся взглянуть на пергаменты. Если они окажутся бесполезными или скучными, как он сможет вынести это?

Конечно, он обязан заглянуть в них, зачем иначе он пережил все эти трудности? Потерев руки, он отнес ящик на стол, где им была написана большая часть книги «Как быть королем». Черногорцы осчастливили его самыми дешевыми подарками, какие когда-либо получал король Аворниса, пара котозьянов, пара обезьян и кипа документов, выкопанных в обветшалом соборе. Ему было все равно. Счастье и обладание достаточным количеством денег – не одно и то же. Он был достаточно счастлив даже во времена, когда Грас сильнее всего давил на него.

То, что деньги и счастье – разные вещи, отнюдь не означало, что счастье не имеет ничего общего с деньгами. Однако интуиция Ланиуса не заходила так далеко.

Первые несколько пергаментов, которые он развернул и прочитал, включали в себя письмо от высокого ранга пастыря в желтой мантии, руководившего в те времена строительством, с просьбой к давно умершему королю Аворниса о деньгах для ремонта и помощи в отношении мозаичного украшения. Письмо пришло в столицу и вернулось назад с написанным королем комментарием: «Мы не сделаны из серебра. Если проекты достойны, несомненно, жители вашего города поддержат их. Если нет, все серебро мира не сделает их такими».

Ланиус с восхищением изучал его.

– Я не смог бы ответить лучше.

Он смотрел на строчки до тех пор, пока не запомнил их наизусть. Наверняка ему не раз представится возможность процитировать их...

Другие документы рассказали ему больше об истории Аргитеа (так тогда назывался Дердеватц), чем он когда-нибудь раньше знал. Они доказывали, что Аргитеа не была первым городом на побережье Северного моря, который пал перед черногорцами. Много просьб – о деньгах и помощи – следовало в столицу от городского губернатора и от высокопоставленного священника собора. И только один из этих документов содержал что-то вроде ответа: «Отряд в пути. Держитесь до его прихода». Курьер, доставлявший его, сумел проскочить сквозь осаду черногорцев; Ланиус где-то раньше читал, что они не были безупречны в искусстве взятия городов. Безупречны они или нет, однако взяли Аргитеа раньше, чем прибыл обещанный отряд. С тех пор история Аргитеа закончилась – и началась история Дердеватца.

Еще один пергамент лежал на дне ящика. Ланиус вытащил его больше из чувства долга, чем по какой-то другой причине. Поскольку он просматривал документы, то считал, что должен просмотреть все. Он не ожидал чего-нибудь ошеломляющего или хотя бы более интересного, чем то, что он уже обнаружил.

Но текст захватил его внимание. «Я удивляюсь, зачем я делаю эти записи, когда, вероятно, никто их не прочитает или не поймет, если и прочтет». После таких слов Ланиус уже не мог оторваться. Автором был священник в черной мантии по имени Ксенопс. Он был рукоположен за год до того, как черногорцы отобрали Аргитеа у королевства Аворнис, и оставался в соборе при власти новых хозяев города следующие пятьдесят с лишним лет.

Ксенопс уловил моменты перехода от старого образа жизни к новому. Так, он насмехался над грубыми монетами, которые черногорцы начали выпускать спустя поколение после падения Аргитеа. «По сравнению с монетами Аворниса они уродливы и ни на что не похожи, – писал он. – Но новые монеты из Аворниса редко попадают сюда, если вообще попадают, в то время как много старых монет тайно хранится на черный день. Даже эти уродливые штуки лучше, чем никакие».

Позже он отмечает исчезновение аворнийского языка с торговой площади. «Кроме меня только несколько старух употребляют его как язык, данный им при рождении. Некоторые из младшего поколения могут говорить на нем, но они предпочитают варварский жаргон завоевателей. Скоро только те, кому нужен аворнийский для торговли, будут знать его».

Самый страшный отрывок начинался так: «Он называет себя искрой звезды». Далее Ксенопс описывал визит посланца от Низвергнутого. Тот сделал ошибку – рассердился, когда черногорцы не упали перед ним на колени. «Я посоветовал властителям черногорцев ему не доверять – он показал себя в своих речах и поступках, – писал Ксенопс. – Они убедились и отослали его, не добившегося успеха».

Скольким был обязан Аворнис этому почти не известному священнику... Если бы черногорцы попали под начало Низвергнутого столетиями раньше, королевство было бы зажато между двумя его сторонниками с севера и юга.

– Спасибо тебе, Ксенопс, – прошептал Ланиус – Ты получишь благодарность на столетия позже, чем тебе следовало бы, но ты ее получишь. Целую главу в моей книге.

В конце длинного свитка Ксенопс писал: «Теперь, повторяю снова, я стар. Я слышал, что старики всегда вспоминают времена их юности как сладкое лето мира. Я полагаю, это правда. Но кто мог бы обвинить меня в том, что я сам испытываю эти чувства? Прежде чем пришли варвары, Аргитеа был частью большого мира. Теперь он обособлен, и я редко слышу, что происходит за его стенами. Черногорцы даже не сохранили имя этому городу, но используют свое собственное ужасное название. Их речь вытесняет аворнийскую; даже мне пришлось освоить ее, как бы неохотно я ни выдавливал из себя ее гортанные звуки. Язык, который я учил с колыбели, угасает до полного исчезновения. Когда я уйду – чего ждать осталось недолго, – кто узнает, кто заинтересуется тем, что я начертал в этом свитке? Никто, я предчувствую – совсем никто. Если боги будут добры, пусть этот свиток сохранится до времен, пока не попадет в руки кого-то, кто позаботится прочесть его, как я позаботился написать. Король Олор, королева Квила, даруйте эту милость вашему слуге».