Я считаю иначе. Страшнее те, кто голодал. Когда человек живёт в любви и достатке, он развивается гармонично. Но вообще я бываю довольна, когда о тебе говорят плохо. Значит, кому-то ты не нравишься, хотя бы одному человеку. И, значит, меньше опасность, что отберут.

Помнишь, как мы уезжали и я вела тебя, пьяного, держа за руку, как упрямого ребёнка? Ты шёл следом на расстоянии вытянутой руки, смеялся и говорил:

– Ну что ты держишь так крепко? Я – это единственное, чего ты не потеряешь. Никогда.

А помнишь, как я влезла к тебе на верхнюю полку, а внизу спал какой-то командированный, и надо было, чтобы он ничего не услышал?

В поезде ты сделал мне предложение. Ты сказал:

– Я устал бороться с собой. Выходи за меня замуж, и всю ответственность за твою жизнь я беру на себя.

Я ничего не ответила. Ты был пьяный, и я знала, что наутро ты забудешь о сказанном.

Ты не забыл. Я видела это по твоему лицу. Ты смотрел на меня не как обычно н в глаза, а чуть-чуть мимо глаз: в переносицу или в брови. Ты избегал прямого взгляда, потому что опасался: вдруг я напомню, переспрошу, уточню?

Я не стала переспрашивать и уточнять. Я понимала, что из тебя выплеснулось желаемое, но невозможное.

Мы вышли из поезда и сели в такси. Шофёр заблудился специально, вёз нас кругами, чтобы на счётчике было больше денег. Ты разозлился, а я стала тебя успокаивать, как мать успокаивает ребёнка. Я гладила твоё лицо – не щеки, а все лицо, брови, глаза. Господи Боже мой… Какое это было счастье н гладить твоё лицо, и целовать, и шептать…

Ты не знаешь, что тебе снимать. Ты отдал всего себя прошлому фильму и пуст. И кажется, что так и будет всегда. У тебя послеродовая депрессия.

Режиссёры, как правило, запасливы, как белки. У них наготове три-четыре сценария. И жизнь расписана на десять лет вперёд. Ты этого не приемлешь. Для тебя фильм – это любовь.

Когда любишь, то кажется: это будет длиться вечно. И невозможно заготавливать объекты любви впрок, ставить их в очередь.

Но ничто не длится вечно. Заканчивая фильм, ты проваливаешься в пустоту и сидишь в этой пустоте, подперев щеку рукой.

Я смотрю в твоё лицо и говорю, говорю, а потом слушаю тебя. Ты говоришь, говоришь и слушаешь меня. И таким образом рождается новый замысел. И Валька Шварц уже садится и пишет.

О чем? Это история Виктора Гюго и Джульетты Друэ. Была такая Джульетта в его жизни, кажется, актриса. И была жена, её тоже как-то звали. Но никто не помнит – как. А Джульетту Друэ помнят все. У неё даже есть последователи, её могила охраняется фанатиками, поклонницами её жизни.

Это началось у неё с Виктором, как обычный роман. Ничего особенного, писатель и актриса. Потом засосало. Джульетта следовала за Виктором, как нитка за иголкой. Куда он, туда она. Его семья на дачу, и она снимает домик неподалёку. И по вечерам Виктор шёл к ней, вдохновлённый, и никто этого не знал. А Джульетта сидела на пенёчке, в шляпке, ждала. Смотрела на аллею. И вот он идёт. Она всплескивает ручками – и к нему навстречу. Припадала к груди. Ах… И так из года в год.

Прошла жизнь. Жена смирилась, и в старости они живут втроём. Они все нужны друг другу. Жена болеет, Джульетта ей помогает. Они все вместе тащатся по жизни, поддерживая друг друга.

В конце концов все умирают. И Джульетта тоже умирает, и её жизнь – подвиг любви и бескорыстия – становится явлением не меньшим, чем талант Виктора Гюго.

Новая точка зрения на супружескую измену, на проблему «долг и счастье».

Валька пишет. Мы ждём.

Мы встречаемся каждый день и расстаёмся для того, чтобы встретиться опять. И эти разлуки нужны, как день и ночь в сутках. Ведь не может быть вечный день или вечная ночь.

Хотя, конечно, вечная ночь накроет нас когда-нибудь. Мы умрём когда-нибудь. Но зачем думать о смерти? Мы будем думать о жизни. Жизнь удаётся, если удаётся ЛЮБОВЬ. В этом дело.

Я возвращаюсь домой и лежу в обнимку с телефоном.

Мама входит и спрашивает:

– Почему он не делает тебе предложение?

– Делает, – говорю я. – Творческое предложение.

– Так и будешь вечной любовницей? – интересуется мама.

– А чем плохо любить вечно?..

Валька пишет. Мы ждём. И любим друг друга везде, где можно и нельзя. В машине, в подъездах, у стен храма на выезде из Москвы, в доме Вальки.

Мы спариваемся бурно и постоянно, как стрекозы, которые родились на один сезон, им надо успеть насладиться жизнью и оставить потомство. Ты жаждешь меня и не можешь утолить своей жажды. И чем все это кончилось? Тем, что я забеременела и попала в больницу.

Я лежала в общей палате на десять человек.

Ты приходил ко мне через день. Я спускалась к тебе в халате.

Мы стояли на лестнице. Ты говорил:

– Когда тебя нет, нет ничего. Пусто и черно, как в космосе.

Я спросила:

– Может, я тебе рожу?

Ты помолчал и ответил:

– Не надо. Дай мне спокойно умереть.

Ты пьёшь, это превращается в болезнь. Талант – это тоже болезнь своего рода. Патология одарённости. Кино съедает тебя всего целиком. Ты совершенно не умеешь жить. Ты умеешь только работать. У тебя хрупкая психика, нет уверенности в завтрашнем дне. Режиссёр – человек зависимый: вдруг кончится талант? Вдруг придут власти, которые запретят? Вдруг придёт болезнь, как к Параджанову, и съест мозг?

И только я – отдых от проблем. Со мной только счастье и прекрасная химия. Пусть так и останется. Пусть все будет, как было.

– Хорошо, – торопливо соглашаюсь я. – Ты потерпи…

Я думаю только о нем. Ты потерпи моё отсутствие, а потом я опять сяду в шляпке на пенёк, как Джульетта Друэ.

Пришёл Валька Шварц и принёс мне мандариновую ветку с мандаринами.

– Поставь в банку, как цветы. Это не завянет, – сказал Валька.

Я никогда не видела раньше мандариновую ветку. Жёлтые шарики висели, как ёлочные украшения. Листья пахли цитрусом. Откуда в Вальке эта тонкость?

– Хочешь, я скажу тебе, что будет дальше? – спросил Валька.

– В стране? – уточнила я, потому что в стране продолжались бешеные перемены, и народ все ещё жил перед телевизором.

– Нет, не в стране, – ответил Валька.

– В сценарии?

Я знала, что Валька сейчас на тридцатой странице, в том месте, где Виктор Гюго теряет сына. Сын тонет, Виктор узнает это из газет.

– Нет, не в сценарии, – сказал Валька. – В твоей жизни. Что будет дальше с тобой.

– Интересно… – Я напряглась, поскольку Валька любил говорить о тебе гадости.

– Ты сделаешь аборт. Больше никогда не родишь. Ты начнёшь его упрекать. Вы станете ругаться, и он тебя бросит. И ты превратишься в подранка.