— Я — твой слуга, владыка Пендаран.

Старый Пендаран помотал головой.

— Нет, нет, — проговорил он срывающимся от благоговения голосом, — ты своим пением повелеваешь всеми людьми. Я недостоин стоять рядом с тобой, но я — твой слуга и буду им столько, сколько ты соблаговолишь прожить в моем доме.

И тут король деметов явил подлинное благородство: наполнил свой собственный рог вином, подал его певцу и зычно произнес:

— Это знак, что я ценю Талиесина превыше всех в этом зале. Он будет жить здесь как мой бард, вы же чтите его как своего повелителя.

Он снял одно из золотых колец и надел Талиесину на палец, потом обнял его по-отечески. Следом подошли воеводы, все снимали с себя золотые и серебряные браслеты и надевали на Талиесина. Один юноша, старший сын Пендарана, возложил ему на плечи золотую цепь и встал на колени.

Талиесин коснулся ладонью его головы и сказал:

— Встань, Мелвис, я узнал тебя.

Молодой человек медленно встал.

— Спасибо, господин, но имя мое не Мелвис — меня зовут Эйддон Ваур Врилик.

— Сегодня ты Эйддон Щедрый, — отвечал Талиесин, — но придет день, и люди назовут тебя Мелвисом, Благороднейшим.

Молодой человек потупился и выбежал, пока никто не заметил его румянца. Тут Пендаран приказал, чтобы внесли козлы и положили на них доски. Талиесину и Харите подали почетные кресла, и все приступили к обильной трапезе.

Позже, когда они остались одни в маленькой, но богато обставленной комнате над залом, которую отвел им Пендаран, Харита рассказала, как ей было страшно во время состязания со жрецом.

— Ты так рисковал, любимый, — сказала она. — Он мог бы отрезать тебе язык.

Талиесин только улыбнулся и сказал:

— Как так? Неужто наш Живой Бог слабее каменного истукана?

Харита подивилась его вере в Спасителя Бога и хотела бы поговорить еще, но Талиесин зевнул и растянулся на высоком ложе. Глаза его закрылись, и скоро он уже спал. Харита накрыла его шерстяным одеялом и, прежде чем лечь рядом, некоторое время смотрела, как он спит.

— Спокойной ночи, — сказала она, касаясь губами его виска, — и пусть Господь дарует нам мир в этом доме.

Глава 15

Маридун лежал в самом сердце холмистого края, изрезанного множеством извилистых рек и чистых ручьев. Дивед, как обнаружила Харита, очень походил на Инис Гутрин, хоть и не был таким диким, поскольку люди осели в этих краях уже много поколений назад. Большая часть здешних обитателей кроме наречия бриттов немного говорила по-латыни и в том, что касается образа жизни, считала себя римлянами.

На полях вокруг Маридуна росли пшеница, ячмень и рожь, в лугах пасся скот, в море прекрасно ловилась рыба, так что кладовые были полны и у знати, и у простолюдинов.

Пендаран Гледдиврудд оказался любезным и хлебосольным хозяином. Он всячески старался угодить гостям и загладить свою прежнюю грубость.

— Я нрава крутого, — говорил он Талиесину и Харите через день-два после их встречи, — да и время сейчас суровое. Я многое позабыл из того, что раньше мне было дорого. Уж простите дурака.

— Тот не дурак, кто видит свою болезнь и хочет лечиться, — отвечал Талиесин.

— Это еще не все. Пусть здоровье и богатство меня покинут, если я с этого дня откажу хоть кому-нибудь в гостеприимстве. — Он взглянул на Талиесина и печально покачал головой. — Только подумать, что я сам позволил этому жирному Кальпурнию отравлять мне слух ложью. И впрямь он меня охмурил, не то бы я сразу тебя узнал. Однако когда ты запел… — Голос Пендарана сорвался.

В следующий миг король деметов встряхнулся и сказал:

— Но зато уж теперь я отдал этого подколодного змея на милость его бога!

— Ты не убил его? — возмутилась Харита.

— Хуже! — хохотнул Пендаран. — Много хуже! Прогнал юн. Пусть теперь сам добывает себе пропитание, и несладко же ему будет! — Улыбка сошла с его лица. Король медленно покачал головой. — Не понимаю, как я мог быть так слеп. Однако, — продолжал он, расправляя плечи, — я исправлюсь и вдесятеро воздам за то, что удержал по скупости.

Пендаран Алый Меч сдержал свое слово, и в доме его воцарилось веселье. Порою Харита чувствовала легкую вину за то, что так мало скучает по Инис Гутрину и своим родным. Однако правда состояла в том, что Талиесин открыл ей неведомый прежде мир, заполненный изумительной красотой, населенный дивными людьми и зверями, и мир этот был несравненно величественнее, прекраснее и благороднее прежнего.

Мир предстал ей таким отчасти из-за растущей любви к Талиесину, отчасти потому, что, находясь рядом с ним, она смотрела его глазами. Она понимала, что до сих пор не жила по-настоящему, прошлое казалось тусклым и нереальным — клочки снов, полустертые образы, — как будто все это было с другой Харитой, обитавшей в серой, пустынной стране теней.

Ей хотелось каждую минуту быть с Талиесином, и все было так, как она желала. Они скакали верхом под голубыми летними небесами, плавали в озерах, посещали древние римские города по соседству, пели, смеялись и предавались утехам любви. Дни проходили один за другим, и каждый был безупречной жемчужиной на золотой нити.

Через три недели после приезда в Майлдун у Хариты было видение, что она беременна. Еще не рассвело, хотя птицы под окном уже пели, предвкушая приход зари. Во сне она услышала тихий, как будто бы детский крик и, проснувшись, увидела подле кровати женщину с новорожденным младенцем на руках. Сперва она подумала, что в комнату по ошибке зашла прислужница с ребенком, и уже открыла рот, но тут женщина подняла голову, и Харита поняла, что это она сама и младенец — ее собственный. Видение растаяло, а она осталась лежать рядышком с Талиесином, согретая и слегка ошеломленная своим знанием. «Только подумать, я ношу под сердцем новую жизнь!».

Впрочем, утром, когда они встали, Харита засомневалась. Может быть, это просто пустой сон. Поэтому она ничего не сказала, когда они завтракали хлебом и вином, не сказала, когда они ездили на соседний холм — проверить, может ли кречет летать, да и позже, когда они вместе купались в бане.

Однако поздним вечером, после того как Талиесин закончил петь в зале и они вернулись в свою комнату, он взял ее за плечи и сказал:

— Ну, выкладывай, что ты весь день от меня скрываешь, потому что я не усну, пока не узнаю.

— Почему ты решил, супруг мой, — сказала Харита, — будто я что-то от тебя скрываю?

Он обнял ее, поцеловал, потом