и шипенье большой змеи, передо мной мелькнули спины рванувшихся казаков, и я сам бросил поводья, бешено заработал шпорами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у нас был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек. Гнали они отчаянно, и расстояние между нами почти не уменьшалось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла. Через минуту мы уже неслись мимо него.

Но всему бывает конец! Немцы свернули круто влево, и навстречу нам посыпались пули. Мы наскочили на неприятельскую цепь.

Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца. Они гонялись за ней, не обращая внимания на пули, словно в своей родной степи. «Батурину пригодится, — говорили они, — у него вчера убили доброго коня». Мы расстались за бугром, дружески пожав друг другу руки.

Штаб свой я нашел лишь часов через пять и не в деревне, а посреди лесной поляны на низких пнях и сваленных стволах деревьев. Он тоже отошел уже под огнем неприятеля.

Пока Гумилёв пробирался в штаб своей дивизии, отход корпуса продолжался. Из донесений от 2 Гвардейской кавалерийской дивизии:

«3.12.1914. 11 ч. 45 м. дня. В 11 ч. утра выяснилось движение значительных сил противника <…> Наше сторожевое охранение отшло, и сейчас дивизия заняла позиции Буйнице — Буйнички. Штаб дивизии в Пеньки Горжковице. В случае выяснения отхода моего левого фланга думаю задержаться недолго и отходить на Бенчковице — Цесле».

В 13.40 дня:

«Ввиду ясно обозначенного отхода моего левого фланга дивизия сейчас начинает отходить от Пеньки Горжковице на Цесле — Охотник — Пржедборж. В случае возможности дивизия ночует перед рекой Пилицей, если нет, то постарается занять Пржедборж».

3

К штабу казачьей дивизии я вернулся в полночь. Поел холодной курицы и лег спать, как вдруг засуетились, послышался приказ седлать, и мы снялись с бивака по тревоге. Была беспросветная темь. Заборы и канавы вырисовывались лишь тогда, когда лошадь натыкалась на них или проваливалась.

Спросонок я даже не разбирал направления. Когда ветви больно хлестали по лицу, знал, что едем по лесу, когда у самых ног плескалась вода, знал, что переходим вброд реки. Наконец остановились у какого-то большого дома.

Из боевого дела Уральской казачьей дивизии за 3 декабря 1914 года:

«Штаб дивизии и 7 полка с артиллерийским дивизионом к вечеру занял д. Паскржин <…> Ночью, ввиду донесений 5 полка о движении пехоты противника от Жерехова на Пиваки, дивизия с подошедшими 3 сотнями 5 полка была переведена по мосту у д. Скотники в эту деревню…».

Коней поставили во дворе, сами вошли в сени, зажгли огарки… и отшатнулись, услыша громовой голос толстого старого ксендза[54], вышедшего нам навстречу в одном нижнем белье и с медным подсвечником в руке. «Что это такое, — кричал он, — мне и ночью не дают покою! Я не выспался, я еще хочу спать!».

Мы пробормотали робкие извинения, но он прыгнул вперед и схватил за рукав старшего из офицеров. «Сюда, сюда, вот столовая, вот гостиная, пусть ваши солдаты принесут соломы. Юзя, Зося, подушки панам, да достаньте чистые наволочки».

Когда я проснулся, было уже светло. Штаб в соседней комнате занимался делом, принимал донесения и рассылал приказания, а передо мной бушевал хозяин:

«Вставайте скорее, кофе простынет, все уже давно напились!»

Я умылся и сел за кофе. Ксендз сидел против меня и сурово меня допрашивал.

«— Вы вольноопределяющийся?» — Доброволец. — Чем прежде занимались? — Был писателем. — Настоящим? — Об этом я не могу судить. Все-таки печатался в газетах и журналах, издавал книги. — Теперь пишете какие-нибудь записки? — Пишу».

Его брови раздвинулись, голос сделался мягким и почти просительным:

«Так уж, пожалуйста, напишите обо мне, как я здесь живу, как вы со мной познакомились».

Я искренно обещал ему это.

«Да нет, вы забудете. Юзя, Зося, карандаш и бумагу!»

И он записал мне название уезда и деревни, свое имя и фамилию.

Но разве что-нибудь держится за обшлагом рукава, куда кавалеристы обыкновенно прячут разные записки, деловые, любовные и просто так? Через три дня я уже потерял все, и эту в том числе. И вот теперь я лишен возможности отблагодарить достопочтенного патера (не знаю его фамилии) из деревни (забыл ее название) не за подушку в чистой наволочке, не за кофе с вкусными пышками, но за его глубокую ласковость под суровыми манерами и за то, что он так ярко напомнил мне тех удивительных стариков-отшельников, которые так же ссорятся и дружатся с ночными путниками в давно забытых, но некогда мною любимых романах Вальтера Скотта.

С 4 декабря начался организованный отход кавалерийских полков корпуса. Гумилёв вернулся в свой полк. Штаб дивизии утром 4 декабря располагался в Пржедборке, на реке Пилица. К вечеру дивизия отошла в район Фалькова, уланы ночевали в Олешевице. С 5 по 7 декабря отход на новые позиции вдоль Пилицы продолжался. Через Маленец, Соколов, Янков, Пржимусова Воля, Горжалков, Опочно, кол. Либишев дивизия и с нею Уланский полк 7 декабря к 6 часам вечера прибыли в Крушевец, присоединившись к кавалерийскому корпусу Гилленшмидта

Глава VI

Опубликована в «Биржевых ведомостях» № 15137 от 9 октября 1915 года.

Описывает события с 7 по 10 декабря 1914 года

1

Прибывший 7 декабря в Крушевец Уланский полк сразу был отправлен на позиции вдоль реки Пилицы.

Из приказов по кавалерийскому корпусу№ 314 и № 22 от 7 декабря 1914 года:

«Сегодня в 12 часов дня приказано перейти в общее наступление. Конному корпусу оказывать содействие. Отрядам под командованием Скоропадского наступать в направлении на Слуюцице — Тварда для содействия частям 52 и 45 пехотных дивизий. 2 Гвардейской кавалерийской дивизии по ее прибытии направиться за колонной Скоропадского. Штаб в Краснице».

«322. 7.12. 11 ч. дня. Наша пехота успешно продвигается вперед, овладев линией Камень Вельке — Антонинов — Людвинов — Ольшовец, взяв 200 пленных и 2 пулемета. Противник по линии Иновлодзь — р. Соломянка — Мазарня — Братков — Поток. Приказываю: <…> 2 Гвардейской кавалерийской дивизии — к 9 ч. утра подойти головой колонны к кол. Крушевец».

Фронт был выровнен. Кое-где пехота отбивала противника, вообразившего, что он наступает по собственной инициативе, кавалерия занималась усиленной разведкой.

Нашему разъезду было поручено наблюдать за одним из таких боев и сообщать об его развитии и случайностях в штаб.

Мы нагнали пехоту в лесу. Маленькие серые солдатики со своими огромными сумками шли вразброд, теряясь на фоне кустарника и сосновых стволов. Одни на ходу закусывали, другие курили, молодой прапорщик весело помахивал тростью. Это был испытанный, славный полк[55], который в бой