Она разматывает шарф и бросает его на пол. Никто из выпускников Хокстона не войдет на место вероятной схватки с готовой удавкой на шее. Наступая на внешнюю сторону стопы, она идет по ковру почти бесшумно, подбирается к кухне по коридору и останавливается. Опять сквозняк. Она чувствует, как половицы под зеленым ковром подаются, и понимает, что рано или поздно наступит на ту, которая скрипнет.

Кухню отделяет от прихожей нитяной занавес, пряди медного цвета опутывают множество мелких предметов: втулки, занавесочные кольца, вентили. Нейт касается его. Холодный, тяжелый. Она не сможет пройти внутрь без шума, поэтому даже не пробует. Все равно там пусто. Инспектор горбится, прислушивается, но не закрывает глаза. Люди, не привыкшие использовать свои чувства, ошибочно считают, что сосредоточиться на одном легче, если отказаться от остального. На самом деле все чувства взаимозависимы и подкармливают друг друга. Человека труднее услышать, если не видишь губ, труднее на ощупь отличить холодное от мокрого, если заткнуть нос.

Где-то справа, на том же этаже, раздается звук. У него нет четкой формы и названия, но какой-то шум был. Нейт цепляется за него, выпуская воздух через открытый рот. Если задерживать дыхание, услышишь только стук собственного сердца. Вот. Опять. Краем уха, но можно различить. Если расслабиться, фоновый шорох дома поглотит звук.

Мьеликки Нейт может часами стоять неподвижно. Ей не надоедает, мысли не разбегаются. Она не считает секунды и не гадает, что будет дальше. Внимательно впитывает все, что может принести новые данные, фиксирует изменения, и этого ей хватает. Трюку — погружаться в тишину, в которой другим людям невыносимо хочется заговорить, — она обучилась.

На кухне открыто окно, хотя не должно: стекло подпирает кусок фанеры, в такую щель может пролезть худой мужчина. Или худая женщина. Или ребенок. Может, в этом дело? Предприимчивый местный вор, который выбрал худшее время из возможного, или отважные влюбленные: заберитесь в пустой дом, напутайтесь как следует, займитесь любовью на ковре. Пока Нейт тихо пробирается по коридору к главной лестнице в поисках места, где лучше слышно, ей приходит в голову, что весь план дома будто нарочно составлен таким образом, чтобы создавать препятствия и слепые зоны. Куда ни брось взгляд, увидишь предмет, над которым стоит задуматься. Даже сейчас, когда она подозревает, что в дом проник опасный преступник, обстановка отвлекает. Картина на стене повешена идеально; тепло поблескивает, привлекая взгляд, масляная краска. Отводишь глаза и видишь стопку глянцевых записных книжек с обложками тех же оттенков — объяснения, истории работы. Тут месяцами можно ловить себя за хвост и ничего не найти, но так и было задумано. Нейт все труднее поверить, что женщина, создавшая это пространство, попалась бы на глаза Системе, если бы хотела остаться в тени.

Едва слышный скрип из гостиной. Не кашель, не всхлип, не стук шагов. Но Нейт уже в полной готовности, потому что это первый однозначный звук человеческого передвижения — целенаправленного и, похоже, вороватого. Инспектор ждет. В дверях никого нет. Шум не повторяется.

Нейт вооружена: в кобуре за спиной лежит мощный тазер. Инспекторы обычно не носят боевое оружие, и пистолет плохо подходит для схватки в тесном помещении. Если расстояние до противника меньше пятнадцати футов — а большинство столкновений в британских домах будут происходить именно на такой или меньшей дистанции, — им не хватает быстроты. Пуля же, выпущенная даже из маломощного пистолета, пройдет навылет и повредит другие вещи, например очевидца или газовую трубу. Тазер — компромисс, но не самый удачный, поскольку выстрелить можно всего два раза и пробойная сила ограничена. На крайний случай у нее есть телескопическая дубинка — нечто среднее между палкой и хлыстом. Разумеется, если она всерьез полагает, что ей грозит физическая расправа, надо немедленно выйти наружу, в поднадзорное Свидетелю пространство, и вызвать подмогу.

Но если она так поступит, может упустить шанс поговорить с человеком, который боится довериться полиции, а в такой необычной обстановке инспектор не может узнать, кто это, не встретившись с ним лицом к лицу. Учитывая характер Дианы Хантер, не стоит сомневаться, что в доме есть потайные входы и выходы.

С другой стороны, если Нейт вызовет констеблей, а внутри обнаружится только малолетняя девочка, которая ищет библиотечную книжку на память о своей любимой учительнице, выглядеть это будет жестоко. Мало того, что сотрудники Свидетеля совершили ошибку и позволили человеку умереть под арестом, еще и напугали школьницу во время расследования, призванного обосновать неизбежность этой смерти… ну уж нет.

Она — полиция, и она — Система. Она пойдет на обдуманный риск.

Второй нитяной занавес. На этот раз — в два слоя. Стук-постук. Такая же сорочья смесь примотанных предметов. Наперсток, кубик лето, пуговица. Тут проходит нить, тут обходит. Нейт чуть касается медных нитей, чтобы они легонько затрещали. Затем отступает на шаг и ждет.

Понимает, что и другой ждет, тоже вполне уверен в своем терпении. Уже решила войти, потому что это не похоже на попытку убийства. Процедура оставляет решение в ее руках.

Нейт входит.

Полумрак. Глаза приспосабливаются медленно. Книги, снова книги. Еще одна дверь сбоку, новый нитяной занавес. Хантер оптом купила; нет, конечно, их дети плетут. Игровая группа. Идеологическое внушение? Вряд ли. Просто очень старая и простая методика обучения — моторные навыки и сосредоточение, тихие вечера.

На стенах — павлиньи перья (значение: дурной глаз. Суеверие или издевка над наблюдателем. Шутка или бессознательный выбор?) и статуэтки. Теперь она повсюду видит глаза: бронзовые пустые глазницы пялятся на нее, стеклянисто поблескивают куклы. Резные маски ждут того, кто их наденет. В банке препарат какого-то растения, подписанный как воронец колосистый с маленьким значком «яд», — и снова глаза: белые круглые плоды с черными кружками зрачков на алых стеблях. Более жуткого растения она в жизни не видела, будто явилось прямиком из кошмаров про фермы, где выращивают органы.

За банкой — мужчина. Или женщина. Смотрит на нее и говорит:

— А, инспектор. Присаживайтесь.

* * *

Инспектор не садится.

— Как вы сюда вошли? — резко спрашивает она.

— Я — Лённрот, — следует ответ лица, все еще раздутого за банкой с препаратом так, что больше напоминает брюхо ската.

Нейт пытается одолеть незнакомое имя, ухватить его смысл как текст. «Лён рот» или «народ»? Явно не английское. Отсутствие сети сказывается, потому что Лённрот вздыхает и повторяет попытку:

— Вы ведь инспектор Нейт, да?

— Это закрытое здание, — отвечает инспектор. — Как вы в него проникли?

— Может, у меня есть ключ.

— А может, нет.

— Ну, тогда, наверное, я могу… — слишком широкая ухмылка —…проходить сквозь стены. — Легкий взмах руки развеивает подступающую скуку. — Регно Лённрот. Понимаю, имя довольно напыщенное, но тут уж не моя вина. Его можно перевести как «царство Красного Клена». Владения, увы, небольшие, зато лично мои. Прошу вас, инспектор, расслабьтесь. Клен — растение безобидное, если вы, конечно, не лошадь. Вы нашли ее дневники?