— Тебе нужно покушать, — уговаривала женщина. Милая, приятная, она должна была расположить к себе ребёнка. — Ты же так совсем растаешь. Смотри, какая маленькая. Не будешь кушать, станет обратно четыре годика.

— Мне шесть станет, — заносчиво ответила моя дочь. — Я ничего тут кушать не буду, и умру от голода, потому что это не мой папа, а просто вор. Мне мама говорила, что воровать плохо. Он меня своровал! Там мама, наверное, плачет…

И заплакала сама. Няня растерялась, захлопопотала вокруг суетливо. У меня заболело сердце, где бы оно ни было. Я снова напомнил себе — я все делаю правильно. Конечно, девочка не виновата в том, что её украли. Она привязалась к Ольге. Но пройдут годы и она будет благодарна, что не дочь безызвестной преступницы, а одного из самых богатых людей города.

— Надо поесть, — хлопотала женщина.

— Нет! — закричала девочка. — Я хочу маму!

Женщина растерянно обернулась и посмотрела на объектив камеры, покачав головой, я спустился сам.

— Малышка, — продолжил уговоры я. — Тебе нужно поесть.

Девочка толкнула тарелку. В ней была каша. Она опрокинулась на пол, растеклась неопрятным пятном с вкраплениями свежих ягод.

— Ну ничего, — пожал плечами я. — Рано или поздно ты проголодаешься. Уберите тут все, она не хочет есть.

Девочка спала в куртке, до сих пор в ней сидела. Ещё у неё рюкзачок маленький был, в форме игрушки. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там внутри, но не отбирать же. Потом, когда она расслабится, я посмотрю.

— Гулять не хочешь?

— Нет.

Залезла снова на подоконник — смотреть и ждать.

— Я буду не кушать, пока не умру.

— Хорошо, — кивнул я. — Ты большая девочка, это твой выбор.

Она недоверчиво посмотрела на меня голубыми глазами, моими глазами, мать вашу. Неужели сама Ольга этого не видела? В ней ничего нет от псевдоматери. Скорее всего видела, но продолжала упрямо стоять на своём.

Я вдруг вспомнил, как она упала в грязный снег. Её сзади удерживали за руки, а она вдруг обвисла и упала. Просто лицом в грязный снег, словно не чувствуя ничего вообще. Как так может быть? Может ли преступник привязаться к своей жертве? Это тоже какой-то мудреный симптом?

— Как тебе имя Алёна? — решился спросить я.

— Меня Даша зовут, — верно поняла она. — Дарья. Потому что я мамин подарок. А подарки никому не отдают!

И прижалась к окну носом, маленькая воительница. А я подумал о том, что теперь точно никому её не отдам. Теперь она дома.

Реальность возвращалась ко мне урывками. Вот мерное укачивание автомобиля. Я лежу на заднем сиденье, ноги согнуты, коленками упираюсь в холодное стекло. Ремень на мне застегнут, но из-за неудобства позы больно врезается в мой бок. Я хочу спросить, куда мы едем, куда меня везут, но на это недостаёт сил. Да и думаю только о том, что у меня забрали Дашку. Только вспомню, как её уносят, так порываюсь встать, идти спасать, но и на это сил не хватает.

Потом меня несут на руках. Неловко и тоже неудобно. Вспоминаю, как на руках меня муж нёс. В день свадьбы, да и раньше, до того, как стал монстром, любил носить. Например — в постель. Он сильным был, в полной мере я ощутила на себе его силу только после перевоплощения в чудовище.

А сейчас несут — кажется вот-вот выронят. Но все равно. В снегу я уже лежала, воротник куртки мокрый, холодит кожу. С усилием открываю глаза и вижу усы. Кажется вдруг — дед. Мой дед. И я снова маленькая, в деревне, уснула играя, и несут меня спать в кроватку, подушки на которой накрыты кружевными салфетками — для красоты. Но деда давно нет. И вспоминаю вдруг машину. И даже имя — Игорь.

— Помоги сапоги снять, — командует его жена. — Куртку тоже. Одеяло неси. Девочка, чаю попей, с лимоном и мёдом, горячий.

Мне приподнимают голову, в рот течёт сладкая до приторности и одновременно терпкая жидкость. Закашливаюсь, затем послушно глотаю все. Мою голову вновь опускают на подушку.

Потом просыпаюсь и даже не понимаю, какое время суток. В доме, а это дом приземистый потолок и тёмные обои на стенах. Узкое окно зашторено и кажется, что ночь. Но дверь открывается и из соседней комнаты вливается свет. Дневной.

— Где я? — говорю хриплым голосом, горло пересохло и не хочет выпускать из себя воздух. Впускать тоже, кажется, задохнусь.

— Мужики же с ребёнком ушли, — говорит женщина. — Не бросать же тебя на дороге… Мы на дачу ехали как раз, вот тебя и взяли.

При слове ребёнок резануло по сердцу. Струдом привстала на кровати. На тумбе рядом чай, остывший уже. Тянусь к нему и рука моя дрожит. Думала просто смочить горло, но неожиданно пью жадно, до дна. Чай отдаёт малиной, тоже отправляя меня в детство мыслями. Не время.

— Спасибо, — отвечаю я, и теперь слова даются мне легче. — Я пойду.

— Куда ты? — удивляется она. — Лежи пока…

Но я встаю. Встать оказалось легко. А вот идти… Голова закружилась, а я стала лёгкой-лёгкой, словно пушинка. Но только вот не взлетела, а камнем свалилась вниз. Оттуда смотрю на хозяйку домика. На ней тапочки смешные, с ушами и мордочкой зайца. Человек в таких тапочках не может быть плохим, думаю я. А потом вспоминаю, что в этом мире возможно все.

— Сколько я здесь пробыла? — спрашиваю я с пола.

— Три дня. У тебя лихорадка началась сразу же. То ли от того, что в снег упала лицом, то ли с того, что ребёнка отобрали…

Мне снова становится худо. Встаю, но теперь уже предусмотрительно на четвереньки, ползу к дверям. Выползаю в соседнюю комнату, там шторы распахнуты, солнечный свет слепит.

— Спасибо, — говорю я. — Спасибо вам.

— Игорь в город уехал, — объясняет она. — А автобус ходит только два раза в день. Теперь только завтра. Да и не пущу я тебя такую никуда, тебе спать надо и кушать. Вот спрячу ключи и все, не будешь же ты со мной драться. А если будешь, сил у тебя, как у котёнка слепого.

Тут она права. Сил у меня нет. Она помогает мне встать, отводит обратно в комнату. Опускаюсь на постель.

— У меня же ребёнок там…дочка. Он её забрал.

— Ничего, милые бранятся только тешатся. Помиритесь с мужем, все хорошо будет. Куда он без тебя с ребёнком то, через пару дней сломается, взвоет да обратно приползет.

— Да не муж он мне, — устало вздыхаю я. — Я его только недавно первый раз увидела. А он говорит, что Даша его дочка. Он её похитил, мою Дашку, Шахов.

— Шахов! — вскрикивает женщина.

Потом долго слушаю про Шахова. Она все говорит и говорит, одновременно пичкая меня жидкой кашей, которую я послушно ем. Говорит о том, что он хороший. Что деньги даёт. Помогает и бедным, и старикам, и больным. Что все ждут, когда он в депутаты пойдёт. И что даже голосовать за него хотела. А теперь то как голосовать, если он детей ворует. А казалось бы — хороший. Хотя все они бандиты, богачи… Разве честным трудом заработать столько денег.