Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не шкипер, а спикер! Я с трудом подавила желание его поправить, напомнив себе: это же шутка, некоторые любят пошутить.
Мэдди глянула на меня с полуулыбкой.
– Стю, вы с Сэмми знакомы?
– Не совсем. – Стюарт, усевшийся возле Стасии, протянул мне руку. – Я тебя помню, но мы так толком и не познакомились.
Он сказал: «Я тебя помню!» Я пожала протянутую руку. Рука как рука, ничего особенного, но меня будто обожгло.
– Да, – кивнула я, и когда убрала ладонь, в ней так и билась кровь.
Стюарт не отводил от меня взгляда. Мэдди и Стасия передавали по кругу бутылку. Дейл пошел сменить диск.
– Да, – продолжал Стюарт. – Ты училась у мисс Сиглер, когда я заканчивал школу. Она читала твое сочинение о Геке Финне вслух нашему классу: смотрите, девочка на два года моложе вас, а вам до нее расти и расти!
– Угу, – кивнула я. Я смутно припомнила, как мисс Сиглер просила у меня разрешения прочесть мое сочинение вслух, но я думала, это только для нашей параллели. От мысли, что Стюарт оценил мою работу, у меня мурашки забегали. Я задумалась, о чем бы его спросить – что он сейчас пишет? рад ли вернуться в Гановер? – но пока выбирала вопрос да подыскивала слова, Мэдди уже успела передать ему бутылку.
Стасия стала пританцовывать под музыку, длинные серьги покачивались в такт. Мэдди легонько потянула ее за сережку.
– Ой! – вскрикнула Стасия и, смеясь, дернула Мэдди за ирокез. Мэдди глянула на меня, подняв брови. Я расцепила руки.
Стюарт окинул взглядом комнату.
– Кто играет? – спросил он у Мэдди.
– The Knife, – опередила я всех.
Стюарт кивнул с легкой улыбкой – так улыбаются маме кассирши в универмаге в ответ на ее расспросы, как прошел день. Улыбаются, а про себя думают: «Да отстаньте вы от меня, не мешайте работать». Когда его взгляд снова остановился на мне, всего на миг, я вцепилась в него мертвой хваткой.
– Ты сейчас живешь в Нью-Йорке? – спросила я.
– Да. Люблю этот город. Может, даже слишком люблю.
– Я тоже, – вставила я. – То есть я тоже поеду туда жить, на будущий год.
– Вот как?
– Я поступила в Нью-Йоркский университет.
Стюарт поднял брови.
– Поздравляю!
Он замолчал, а я уже не могла остановиться.
– Чем тебе нравится Нью-Йорк?
Стюарт склонил набок голову.
– Ох, ну и вопрос. Понимаешь, есть то, что нравится всем – история, ночная жизнь и так далее. Но мне кажется, тебя интересует то, что нравится именно мне, а я над этим давно не задумывался.
– Да, как раз это меня и интересует.
Я отпила глоток джина. Стюарт взвешивал про себя, всерьез ли я спрашиваю. Может, он тоже не любитель пустой болтовни.
Он задумался, глядя в потолок, выгнув длинную стройную шею. И наконец протянул руку, будто держал на ладони ответ.
– Мне нравится быть в гуще событий, дел и людей. Нравится ездить по надземным участкам метро. Окна верхних этажей совсем рядом, до чужой жизни рукой подать. Или, скажем, едешь в метро, а рядом дерутся или целуются. Наверное, мне просто нравится наблюдать чужую жизнь так близко.
– И при этом в нее не вмешиваться, – предположила я.
Стюарт засмеялся.
– Именно так.
Рассмешить Стюарта – все равно что выпустить на волю какую-то силу, так же приятно, как выдуть пузырь из жвачки!
Тут Дейл вскочил и хлопнул в ладоши.
– Все, алкаши, по последней – и к Нервигу, я готов.
В тесной двухдверной «Тойоте» Мэдди Стюарт и я оказались рядом на заднем сиденье, как я и мечтала. Сквозь рев музыки разговаривать было невозможно. Колени наши соприкасались, но только на поворотах, и Стюарт хватался за спинку моего сиденья, повторяя: «Прости».
– Ничего, – отвечала я и смотрела в окно, радуясь, что он так близко.
Буду наслаждаться, пока есть возможность. Он не пожирал меня глазами, зато хотя бы знал, кто я такая. Я не задавала ему нужных вопросов, не заигрывала. И все-таки я ему запомнилась. В голове всплывали его слова о Нью-Йорке: метро, теснота, огни и огромный мир, полный чьих-то историй.
Перед последним светофором на выезде из Гановера, у поворота на Норидж, Дейл приглушил музыку и спросил у Мэдди дорогу.
Стюарт встрепенулся, выглянул в окно и обратился ко мне:
– Так где ты живешь?
Я насторожилась, словно кролик в огороде, когда заслышит шорох. Тревога! Но на сей раз тревога приятного свойства.
– В Страффорде, – ответила я и обнаружила, что не могу повернуть головы – сразу оказываюсь в опасной близости от его лица.
– Ну и… – спросил Стюарт, когда машина рванула вперед.
– Ну и… – повторила я, надеясь, что в темноте не разглядеть моей улыбки до ушей.
– Чем тебе нравится Страффорд?
– Ха! – вырвалось у меня. – Почти что ничем.
– Так уж и ничем?
Меня тоже давненько не спрашивали ни о чем подобном. Я задумалась, чувствуя нарастающее волнение, открыла окно, мечтая ощутить ветерок с гор. Запахло соснами, туманом, кострами во дворах. Мне нравится этот запах, но не только он, а еще осознание того, что здесь так пахло с начала времен, с тех самых пор как возникли горы, и время идет, горы стареют, а запах все так же свеж и юн. Мысль эту трудно передать словами – не только Стюарту, кому угодно. Я втянула воздух:
– Вот чем. – И указала в ночное небо.
– Ммм… – Стюарт прикрыл глаза, подставил лицо ветерку. Он все понял, а когда тебя понимают, это так же приятно, как если бы ласковые пальцы пробежали по твоей спине.
– Да, здорово! – откликнулся он.
На подъезде к дому Росса Нервига слышно было из-за деревьев, как грохочут басы. Мы припарковались в хвосте длинного ряда машин и поплелись дальше пешком: Дейл – с зажженной сигаретой, Стасия, болтающая с Мэдди. Показался дом – огромный, в колониальном стиле, на зеленом склоне, похожем на наш. И толпы людей – сидят на перилах, кучкуются на газоне. Дом, похожий на мой, только раз в десять больше, и полон чужих.
Мне вновь стало не по себе; я перевела дух.
– Ну вот, опять, – пробормотала я.
Стюарт, который шел рядом, услышал.
– Ты про вечеринки?
– Ага. – Я покачала головой. Можно подумать, я их видела-перевидела миллион.
Стюарт погладил меня по спине, совсем легонько, но я вздрогнула от неожиданности.
– Не волнуйся, будет весело.
Это он за мной так ухаживает? И вообще, как ухаживают? Или это обычный разговор? Спросить бы у Мэдди, но она уже унеслась – скачет по двору на пару со Стасией, запрыгивает на спину друга, тот ее кружит, она хохочет.